Читать книгу "Мой маленький Советский Союз - Наталья Гвелесиани"

А в основании его, как в часовом механизме, лежала маленькая деталька – чайка.

Опять я стала плохой…

* * *

…Спортзал до отказа наполнен школьниками.

Для того чтобы разместить всех, из классов принесли все стулья. Стулья принесли также из столовой, принесли, не забыв захлопнуть обитую кожей дверь, из учительской. Все бегут со стульями, прихватив по два, по три, некоторые торжественно несут их на голове, поставив сиденьем на макушку. На выходе из школы нет никаких заградительных штуковин. Скорее их надо бы поставить на входе.

Сегодня премьера спектакля школьного драмкружка по сказке Сент-Экзюпери «Маленький принц».

Я не знаю, кто такой Экзюпери, но фамилия звучит красиво, и я настроена на какую-то тихо и взволнованно поднимающуюся к небу волну, кружащую, как самолет, который нарисован на афише, оставляющий после себя в синеве белую полоску.

Драмкружок открыла год назад молодая женщина – актриса русского ТЮЗа. Я не записалась в него только потому, что очень волнуюсь на сцене и из страха провалить спектакль ни за что не позволю себе участвовать в нем. А так у меня неплохие актерские способности.

Из нашего класса в драмкружок ходила только Нелли Агапишвили – всеобщая любимица, староста и отличница. Тоненькая, подвижная, обаятельная и привлекательная, вежливая, с утонченными манерами. Казалось бы, я должна была ее любить. И я действительно подпадала под обаяние ее ровного дружелюбия. Но чего-то мне в ней не хватало. Чего? Наверное, бурь, выходящих за край. Ведущих к самому краю – краю бездны. Принуждающих заглядывать в эту бездну и идти потом дальше – по воздуху…

Но сегодня она играет главную роль. И наш класс гордо занял весь второй ряд в зрительном зале. Мы сидим за спинами наших учителей, рассевшихся вместе с родителями участников спектакля в первом ряду.

И вот оно – начинается… Синий занавес со звездами из золотистых блесток раздвигается под органную музыку, и я вижу самолет – настоящий кукурузник с двойными крыльями, пропеллером и шасси, только двухметровый. Рядом, обхватив руками колени, сидит летчик – самый высокий мальчик из параллельного класса Миша Гусельников. Он грустен и задумчив… Кругом только желтые пески, только солнце. И совсем нет воды. Не поднимая головы, он медленно начинает повествование о том, как встретил однажды Маленького принца.

Сцена погружается во тьму, и из ее глубины сверху выплывает лодочка, а в ней – Маленький принц… Летчик сразу встает, и они, подбежав друг к другу, берутся за руки.

– Они и в жизни влюблены друг в друга – Нелли и Миша, – слышу я сзади чей-то восхищенный шепот: в третьем ряду сидят одноклассники Миши.

Мир меркнет. И тихо струится, заволакивая бездну, влажный, нежный свет. Он одновременно и белый, и синий, и золотой. И немного розовый.

Это я, взявшись за руки с Маленьким принцем, иду куда-то по воздуху. Лечу куда-то. Скатываюсь кубарем в рвы и, поднявшись, снова иду.

Я вспоминаю, как на кровать ко мне, мечущейся в температурном бреду с кораблем-Гулливером внутри, подсаживается полуглухая девочка со слуховым аппаратом и принимается уверять:

– Ничего, ты еще выздоровеешь. Ты, главное, не бойся. У нас доктора – волшебники. Может, ты хочешь пить? Принести тебе воды? А хочешь кефира?

Она так вкусно предлагает кефир – взрослые так не умеют. Взрослые – пустые, как те десять тысяч новых роз взамен той, первой, оставшейся на маленькой планетке, нашей главной планетке, от которой нельзя отрываться. Которую нельзя покидать даже на время, и всегда надо устремлять к ней свой сердечный свет. И ловить – встречный.

А как же Лис, Лис, Лис?

Кто возьмет его за руку, напоит водой, подведет к самолету?… Кто его приручит?

Кто его спасет, если все волшебники будут преданы лишь одной своей Розе?

Девочка со слуховым аппаратом, заикаясь, с трудом выговаривает слова, но она очень старается, помогает себе жестами, и ее неправильная, своеобразно артикулированная речь кажется речью инопланетянки. Другие дети иногда посмеиваются над ней, а она, выпалив в ответ что-то гневное, плачет. И те же дети принимаются ее утешать: лежащие в больнице дети беззлобны.

Их так много, что пришлось поставить кровати даже в коридор. «Ну, можно ли болеть уже сызмальства! И откуда вас столько?» – сетует медсестра, привыкшая давать лекарство и воду из будничного далека. А я так хочу к этим детям, звонко смеющимся, лежащим в следующей за моей просторной палате.

Справившись с Гулливером, я все-таки попаду туда и тоже вольюсь в их вольные игры, подхватив плещущийся в эфире оранжевыми волнами непринужденный смех. Эти волны порхают, как бабочки. Хоть у некоторых и нет крыл. Двое – мальчик и девочка – спустились однажды, смеясь, в пустой бассейн и станцевали танго на нежно-голубом кафеле, чуть отливающем фиолетовым цветом. А после, вернувшись в палату, оборвали крылья двум мухам, ползущим по оконному стеклу, чтобы поиграть с ними. И с тех пор сами стали бескрылыми.

Бродит между кроватями, а чаще просто стоит, засунув в рот палец, брошенная матерью малышка, которую привезли из Дома малютки с какой-то почечной болезнью. Она очень задумчива и готова принять на веру и выполнить любое приказание, которое принимает за чистосердечную просьбу. Заметив это, некоторые дети постарше прикалываются: «Катя, подними руки! И стой так!.. А теперь опусти!.. Ну, молодец, молодец… Дурочка!..» Катя и поднимает, и опускает, как по команде. Но по лицу ее чувствуется, что она, в общем-то, сбита с толку – вокруг столько бестолковщины, ведь это уже дети постарше.

Улучив момент, когда никто не видит, я беру эту девочку на руки и быстро, горячо прижимаю к груди. Потом, опустив на пол, смотрю ей в глубокие серьезные глаза и ощущаю свое бессилие перед разводящей нас судьбой. Сейчас она повернется и уйдет. И я – повернусь и уйду. И вскоре мы побежим в разные стороны по переходящему в пустыню лугу, а если и встретимся, то уже за горизонтом. Там, где кончается жизнь…

– Ты уходи, уходи, уходи… Иди к своей Розе, – говорю я, как Лис.

– Да никуда я не уйду! – вдруг отвечает Маленький принц. – Я вас всех забираю к нашей Розе.

Вернувшись домой со спектакля, я написала «Манифест предателя».

МАНИФЕСТ ПРЕДАТЕЛЯ

Когда я подхожу к дальнему с намерением побыть с ним более трех дней, то это означает, что я необратимо меняю течение его жизни и отвечаю за это. Это означает, что я ему ДОЛЖНА НАВЕКИ – ВЕЧНУЮ ЛЮБОВЬ.

Если же я не способна соответствовать этому своему кредо, то считаю себя предателем. И попрошу так меня и называть. Потому что, как и большинство людей, я чаще всего пребываю в шкуре предателя.

Но я призываю и других присоединиться к моему добровольному выбору и считать себя предателями Любви, вплоть до того дня, пока мы не сумеем сделать свою любовь – Любовью.

3

После восьмилетки нашего класса «А» не стало. Тех, кто остался учиться дальше, разделили и присоединили к параллельным классам.