Читать книгу "Страна коров - Эдриан Джоунз Пирсон"

Для подготовки сердца к травме учитель может делать несколько вещей. Творить чудеса для увеличения сердечной способности терпеть боль способны утренние чтения газет. Так же действенны дневные прогулки по тихому парку. И, конечно, прогулки вечерние, нежеланным одиночкой среди кипящей ночной жизни своего университетского городка способны медленно и не так травматично вселить новую веру в накапливающиеся жизненные реалии. Вид стольких радостных пар в наивных объятьях друг друга наверняка поможет вам припомнить душевные страдания ваших собственных юношеских увлечений, когда романтика еще воспринималась как данное при рождении право, а любовь можно было жать просто и без усилий, как рукколу с грядки. И, разумеется, существуют занятия на поздний вечер, способные натренировать сердце и приучить его к разочарованью: банальности телевидения, слюнявое утешенье романтических романов, песни, воспевающие истинную любовь среди безудержного уюта рифмованных куплетов и гармонических распевов на три голоса. Все это даст сердцу возможность стать податливей, надежней и открытей к испытаньям поисков любви в регионально аккредитованном общинном колледже.

Но подобно любой другой мышце, сердце плохо переносит сильную травму. Ибо такая травма может снизить сердечную способность функционировать так, как оно было задумано. В отличие от прочих мышц тела, разрыв сердца может оказаться так травматичен, что позволять это можно всего один раз. Например, съесть вкусный, но ядовитый гриб. Или подобно профессиональному самоубийству, что происходит, когда в процесс романа между коллегами позволяют вторгнуться чувствам. И потому, к сожалению, когда случается такой невосстановимый разрыв, сердце оказывается погублено совершенно, словно комиссия, утратившая своего председателя, уже никогда больше не будет способна служить своему хозяину.

{…}

Влага во всем

Mi eniros en ĉiu planedo, kaj por Mia energio

ili resti en orbito. Mi fariĝis la luno kaj per tio

provizi la suko de la vivo al ĉiuj legomoj.

Бхагават-гита[17]

Когда мы с Гуэн вошли в темную студию, о нашем приходе возвестил маленький ветряной колокольчик. Он был нежный, воздушный и, казалось, намекал на звук, какой издает душа, томительно перетекая из одного духовного состояния в другое: из Мичигана во Флориду, быть может, – или из Айовы в Висконсин. Студия была тускло освещена – по всей комнате расставили свечи, – и, придя сюда снаружи, из неоновой суеты улицы, я ощутил роскошное погружение в сладкий теневой мир курящихся благовоний и тающего воска. На заднем плане легко играла экзотическая музыка. Воздух был теплым и сухим, и в мареве дыма я различал свечи, расставленные по всей комнате в форме лотосового цветка. На стенах висели красочные рисунки, изображавшие восточные пары в изысканных совокупленьях. На полу идеальным кольцом были расстелены бамбуковые циновки, чтобы множество представителей общинного колледжа Коровий Мык, каждый – сидя, скрестив ноги, безмятежно – могли образовать вечный круг жизни.

– Намасте! – отозвалась Марша на перезвон дверного колокольчика.

И Гуэн ответила:

– Намасте, Марша!

Студия представляла собой одну комнату с деревянным полом – бывшая танцевальная студия? – и толстыми шафранными занавесями, плотно сдвинутыми, чтобы не впускать сюда наружный мир: яркий свет полуденного солнца или любопытный взгляд непосвященного прохожего. Круг бамбуковых циновок украшался преподавательским составом, и в различных его местах на этих циновках я различил сидящих тех, кто предпочел присутствовать на этом конкретном сборище, а не на том, что имело место у реки: Нэн Столлингз с рукою на перевязи и Льюка Куиттлза, который оглаживал чашку вина рядом с составителем заявок на ассигнование колледжа; а также вездесущего преподавателя истории искусств, чей «сааб» стоял снаружи; и профессора экономики, чью статью, оправдывающую подушный налог, недавно приняли к экспертной оценке; и, разумеется, Шлокстинов, Херолда и Уайнону, первую формально признанную пару колледжа, – они были обряжены в одинаковые римские тоги. В дальнем углу сидел учитель химии в черном шелковом шарфе, а рядом с ним – учительница эсперанто, распустившая волосы, со значком, провозглашающим: «Mi amas Esperanton!»[18] По всему кругу рассредоточились четверо или пятеро преподавателей английского (заметно недоставало лишь Сэма Миддлтона) вместе с пристыженной лекторшей, запарковавшейся на инвалидном месте перед общим собранием, и чарующим преподавателем творческого письма, в чьи привычки входило тщательно пользоваться сексуальными услугами своих студенток. Общество было разнородным, если не сказать большего, и в маленькой комнате становилось все теплей от благовоний, товарищества и дыма, шедшего от марихуаны, которую щедро передавали по кругу, – короче, было ясно, что столько интеллектуального и духовного разнообразия редко собирается на таком небольшом участке времени и пространства, если собирается вообще.

– Эй, Чарли! – раздался знакомый голос. То была Этел Ньютаун, которая по одному выбирала со стола с едой овощи, но теперь кинулась приветствовать меня выразительным объятьем. – Я рада, что у вас получилось прийти, Чарли! Мы с Нэн как раз о вас говорили. Мы не думали, что вы придете. Но глядите-ка… вот вы!

– Ага, Гуэн была настолько любезна, что привезла меня. И я прикинул, что это станет хорошей возможностью немного ближе узнать моих коллег. Знаете, тех, с кем буду работать, чтобы спасти наш колледж от пропасти ведомственного краха.

– Пересмотром устаревшей декларации миссии?

– Точно.

– И возрождением рождественской вечеринки?

– Именно. Надеюсь, это водяное сборище в этом смысле окажется полезным. Хотя не очень понимаю, почему все называют его «водяным». После нашей долгой поездки через неописуемую засуху я тут не вижу никакой воды…

– Терпение, Чарли! Вода будет!

Этел от всего сердца рассмеялась и залпом выпила вино из чашки, а я при этом заметил у нее на подбородке порез от вчерашнего столкновения с теленком.

– Как ваше боевое ранение? – спросил я. – Выглядит гораздо лучше, чем вчера.

– О, пустяки. Всего три стежка. Очень небольшая цена за посев семян цивилизованного общества. Вы не согласны?

– Согласен. Абсолютно с вами согласен. – Я рассмеялся. – Но, Этел, где же Стэн? Я предполагал, он тоже здесь будет. Но я его не вижу…

– И не увидите. Это потому, что Стэнли предпочел быть в другом месте. Что меня совершенно устраивает. Он взрослый человек и как взрослый человек имеет полное право принимать собственные решения, досконально зная, каковы могут быть последствия. Он способен сделать собственный выбор. Так же, как и мы.