Читать книгу "Светило малое для освещения ночи - Авигея Бархоленко"

Марья точку нашла, а мне что искать? Я к бабке хочу, она говорит со мной и любит, и я это чувствую. Ну, пусть я сумасшедшая, но и псих-президент не в здравом уме, и какая разница — придумано или нет, если всё равно есть? Ведь на самом деле нет ничего такого, чего нет?..

— Господи, дура какая, — вздохнула бабка. — Спи давай, и пойдем.

Это была та самая гора с гребнем.

— Баб… — оглянулась Лушка. — Ты где? — Бабка невесомо опустилась рядом. Каменный гребень через нее немного просвечивал. — Баб, ты настоящая или снишься? — спросила Лушка.

— Всё настоящее, — рассердилась бабка. — Не пустозвонь!

Бабка, успокоилась Лушка. Делает вид, что сердится. Как и раньше, если Лушка чего натворит. А самой погладить Лушку охота, покачать, чтобы сон хороший приснился.

— Знаешь много, — усмехнулась бабка.

— Баб… — Лушкина рука потянулась к платочку под подбородком, ничего не ощутила и прошла сквозь, до камня, и дальше через камень, и нашла там медленную заботу о чем-то, будто камень был живой. Лушка испугалась непонятного, и отдернулась, и посмотрела на свои колени, подтянутые к подбородку, и увидела проступавшие через них сухие былинки, омытые сошедшими снегами.

— Чего дергаешься, — выразила недовольство бабка. — В детстве спокойнее была.

— Потрогать тебя хотела… — Лушке стало жаль, что нельзя потрогать, раньше бабка была мягкой и пахла земляникой.

— А зачем? — вопросила бабка.

— Чтобы почувствовать, — объяснила Лушка.

— Без этого чувствуй — больше войдет, — сказала бабка, уставясь в волглую даль.

Лушка не отважилась спросить, как можно без этого, и повторила бабкино: устремилась несуществующим взором в весенне-зимние леса и ложбины, и стала расти, и простерлась в землю бледными корнями, ощутила собой медленное пробуждение и приходящее сверху неизбежное тепло, и стала нагнетать к стволам сок жизни, и бесцветной каплей просочилась к самой дальней березовой почке, включив в ней механизм набухания и тайного зарождения будущих мятых листков, и вытекла в другом стволе из старой трещины живой слезой, и ослепилась тихим облачным днем, достигшим лосиной чащи, увидела эту чащу глазами запоздало рождающегося детеныша, один глаз которого узрел талую землю, а другой вознесся сквозь скрывающие сучья к небесному туману, и стала этим благим молочным туманом, качающим зыбку весны, и загудела тепловозом на повороте, и благословила одинокий бревенчатый дом в лесу, еще раз дождавшийся светлого праздника возвращения, и ткнулась тупым рыбьим ртом в исподнюю гладь озерного льда, пробуя уже ненадежную прочность полугодовалого панциря, и пролетела первым тощим комаром над ноздреватым сугробом, скрытым от юга свалившейся березой, и вошла в прочую миллионную жизнь, то быструю, то медленную в своих периферийных проявлениях, но единую, как океан для волн, жизнь без рождений и смертей, без разделения и насилия — нетленный поток материнской субстанции, в которой пребывали как малые части земля и солнце и где не возникало минутных вопросов.

Но человек без вопросов никак, и Лушка отделилась от необъятного, чтобы спросить:

— Что это? — Бабка была рядом и далеко, бабка ее не услышала, а Лушка, опять обнаружив себя отдельной и неполной, повторила: — Кто это?

— Зовущая Мать проходит через небо и землю, — окрестным голосом отозвалась на этот раз бабка.

— А мы? — не смогла отказаться от частности Лушка.

— Мы ответы на ее голос, — прогудела бабка вершиной сосны и вздохом льда, умирающего для рождения воды.

— Корни в земной темноте и комар над сугробом — ответ? — усомнилась Лушка.

— Каждый отвечает как может, — защитила комариную жизнь бабка.

— Но кто-то больше, а кто-то меньше? — нашла несправедливость Лушка.

— Нет, — возразила бабка, — полнота всегда равна полноте. Куст крапивы, когда расцветет в полную силу, и ты, когда совершишь положенное, — вы ее одинаковые дети.

— Получается, что совершают все? — удивилась Лушка.

— Несовершившие отстают, — сказала бабка. — Становятся препятствием на дороге Матери.

— И всё это зачем-то нужно? — Лушка ощущала связывающий всё смысл, но поверить в него было почти невозможно. — Почему же мне никак не поверить?..

— Нужно, не нужно… — пробормотала бабка. — Вывернутые вы. Живой такого вопроса не задаст, — качнулась бабка. — Мертвый вопрос.

— Тогда скажи, что такое смерть? — потребовала Лушка.

— Уменьшение, — сказала бабка.

— А если уменьшение боли? Это тоже смерть?

— Это смерть боли. Тогда через малую смерть воздвигается большая жизнь.

— Но может быть и наоборот? Через малую жизнь — большая смерть?

— Человек изобрел этот грех.

— И если зла соберется много?

— Мать уйдет, а мы останемся. Нерожденные и глухие.

— И только?

— Быть в жизни или быть в смерти. Только.

— А если в смерти, то навсегда?

— До следующего зова Матери через времена. Мать вернется и засеет поле.

— Не так страшно, как я думала, — сказала Лушка почти весело. Бабка отозвалась не сразу, заколыхалась прозрачным маревом, растеклась по мягкой прошлогодней листве.

— Сучок на засохшей осине понимает больше, — объявила она, смешиваясь с нарождающимся туманом.

— Объясни, — потребовала Лушка.

— Нечего тут объяснять, — рассердилась бабка. — Остаться хочешь — оставайся.

Была бабка — и нет.

Приткнувшись спиной к гранитному гребню, Лушка сидела на вершине одна. По склону поднимался туман, растворяя стволы сосен и берез, а вершины укладывая себе на плечи.

У меня нет вершины, и туман затопит меня, подумала Лушка. И голос заглохнет, и в белой мгле я не увижу даже себя, и так будет долго, очень долго, я устану ждать и всё равно буду ждать, и время будет кончаться за временем, но конца не произведет. И неразумная искра жизни, бывшая Лушкой и стянутая в кокон изобретенным ею злом, будет томиться на исходе дыхания, ничего не помня и ничего не имея.

— Баб! — беззвучно крикнула Лушка, взбираясь на уступ, чтобы не утонуть в тумане. — Баб, ведь я не маленькая и мне страшно… — Шелохнулось с другой стороны, и бабка села слева. Сквозь грудь топорщился куст крушины. — Всё так просто, — виновато вздохнула Лушка. — И от этого трудно.

— Пустое, — буркнула бабка. Утешила: — Позади всегда меньше, чем впереди.

— Раньше ты мне ничего такого не говорила, — упрекнула Лушка.

— Раньше и ты не задавала таких вопросов, — напомнила бабка.

— Они же почему-то задаются, — смутилась Лушка.

— Я учила тебя ходить по лесу и не терять направления, а ты среди дня перепутала верх и низ, — прозвучал суровый голос.