Читать книгу "Жениться и обезвредить - Андрей Белянин"

* * *

И спал я в эту ночь — изумительно! И разбудил меня утром наш преданный петух, и если б я только мог до него дотянуться, то расцеловал бы прямо поперёк клюва, не боясь общественного мнения! Да, я порою злился на него, но за что? За то, что он приветствовал звонкоголосой песней начало нового дня?! Так ведь именно для этого его и создала природа! А кто я такой, чтобы указывать ей, чего надо было создавать, а чего не надо?

Отныне, посмотрев Лиху в глаз, я готов принимать и благословлять весь этот мир, созданный Господом Богом во всём своём изумительном многообразии. И петуха тоже. Даже более, петуха в первую очередь! Я не помню, что мне снилось, не уверен, гладко ли всё прошло, не знаю, как себя чувствует Митя, крупно пострадавший после вчерашней разборки зон влияния на Лялиной улице, — неважно…

И это неважно, и то! Дайте мне десять минут на умыться, привести себя в порядок, отдышаться и настроиться на новые подвиги. Впрочем, на это и двух минут хватит, с настройками у нас быстро. Я умудрился встать так рано, как бодрый французский кок, что бабка ещё не вышла из своей горницы, а Олёна с царицей вообще ещё сопели в четыре дырки. И только (наверное, потому как вечно бодрствует) Назим тут же подал мне азербайджанский чай с чабрецом в хрустальном стаканчике и два вида пахлавы — узбекской и арабской. Узбекская мне понравилась больше, но всё на любителя.

Из сеней раздавался сдвоенный храп. Если я правильно понимаю, там спят Митя и дьяк. Обоих решено не будить до обеда. Один честно отдежурил у ворот полночи, имеет право — в связи с производственными ранениями на оперативной работе. Это даже хорошо, что ещё все спят. Мне требовалось время, чтобы утрясти для себя кое-какие детали. Я отодвинул блюдце, раскрыл блокнот на чистой странице и начал вычерчивать схемы. Первая — по обороне города от внешней агрессии, вторая — план мероприятий по борьбе с врагом внутри, на территории самого Лукошкина. Картинки получились смешные…

Лихо — большой неровный круг с глазиком посредине, вокруг квадратики с именами (я, Олёна, Яга, Митя, Фома, царь, дьяк), отдельно прямоугольничек (и прочие). От Лиха прямая линия к Олёне — её оно не трогает. От Олёны — такие же прямые линии ко всем нам, она на нашей стороне. Теперь от Лиха зигзагообразные, как молнии, закорючки в меня, Ягу, Митю и так далее, по полному списку. То есть нас оно бьёт и не жалует.

Отсюда ряд вопросов на полях: 1) Какова цель Лиха — уничтожить всех или спасти Олёну? 2) Сможет ли Олёна защитить всех нас, пользуясь своим явным фавором у Лиха? 3) Всё равно должен быть способ остановить Лихо, но почему мы его до сих пор не нашли? По моему глубокому убеждению, ключ крылся в разгадке личности одноглазого преступника. Уже забодался повторять Яге, что мы слишком мало о нём знаем!

А всё равно узнать может только она, я чародейными способностями не обладаю, ясновидению не обучен, разве только в детстве сказки народов мира читал, но там… Нет там ничего такого. В смысле ничего подходящего нет. Разве что…

По-любому нет! Глупости. Не может быть. Я постарался выкинуть из головы общеизвестный образ главного героя скандинавских мифов и, разговаривая сам с собой, перешёл к прорисовке схемы обороны города.

— Значит, так, на воротах мы вывесим портреты знаменитых уголовников кисти нашего авангардного богомаза Саввы Новичкова. Если у шамаханов волосы не станут дыбом, а их мохнатые пони не начнут шарахаться — я съем самый большой портрет, прилюдно, без соли. На стены степняки не полезут; сколько мне известно, Лукошкино выдержало уже не одну подобную осаду — приставных лестниц, таранов и штурмовых катапульт у шамаханов нет. Стрелецкие пищали могут держать на расстоянии вражеских лучников. Горожане, дружина и прогрессивные бояре будут драться при любом, даже самом невыгодном, раскладе ситуации. Остаётся один вопрос… Нет, два, но второй вытекает из первого. Смогут ли шамаханы так долго держать осаду, чтобы Лихо успело фактически дестабилизировать столицу?

— Да кто ж их знает, сокол, — тихо ответила наша домохозяйка, бесшумно возникая за моей спиной. — Я ить, как и все старики, сплю мало. Слышала, как ты тут колобродил, чай пил да что-то важное под нос себе бурбулил. Покажи давай, чего удумал?

— Ну вот примерно так, может быть… — Я разложил перед Ягой обе схемки, но та укоризненно покачала головой:

— Ты кому врёшь, Никитушка? Али я дура совсем, али мне как сотруднику доверия нет, али ещё что… Ты уж сразу честно скажи. А бумажки энти с каракулями твоими смешными знаешь куда годятся? Вруливает он мне тут, поглядите на него…

— Бабуль, я могу высказать одну гипотезу? — честно решился я. — Понимаю, что глупую. Более того, она настолько бредова и притянута за уши, что мне даже стыдно всерьёз эту тему поднимать. Но… вот влезла одна зараза в голову, и не вытащишь её оттуда, как зубами ржавый гвоздь из… не знаю чего, но туда его крепко вбили!

— Смеяться не буду, — твёрдо пообещала она.

Я набрался духу и быстро-быстро затараторил:

— В мифологии древних скандинавов есть некий бог Один. Верховное божество, мужского пола, крупная шишка и во всех делах главный авторитет. Он у них типа самый умный, потому что в своё время выпил (или сожрал?) весь мёд познаний у какого-то дерева. Ну не помню я, с чего дерево мёд давало, может, там в дупле улей был, может, вообще какая-то символика без конкретики. Короче, он за этот мёд оставил в уплату один глаз! И стал мудрым. Ну уж самым крутым среди местной братвы богов — это точно! Все покушения на него кончались неудачей… Он же успешно дожил до ихнего рагнарёка, в смысле апокалипсиса, или ядерной войны локального уровня, и в последней битве добра и зла с почетом якобы сгинул. И человечество стало строить из пепла новый мир.

— А нам-то чё? — подозрительно беспечно спросила бабка.

— Намекаю; древний, могучий, одноглазый, одинокий, мужского рода… Никаких параллелей не возникает?

Вместо ответа моя домохозяйка покрутила пальцем у виска и залилась счастливым старушечьим хохотом! Я почувствовал себя облитым помоями при посторонних людях…

Нет, это, наверное, слишком крепко сказано, но… состояние, знаете ли… Вот если над вами хоть когда-нибудь искренне и заливисто гоготала трёхсотлетняя старушка, которой вы только что раскрыли душу, — вы меня поймете! Нет — ваше счастье.

Я заткнулся, мрачно отвернувшись к окну. Яга в изнеможении плюхнулась на край скамьи, но, видимо, слишком близко к краю. Скамья опасно накренилась… Я невольно заинтересовался. В тот же миг бабка хряпнулась задницей об пол, на ходу пытаясь удержаться за край стола, а в результате свезла на себя всю скатерть с посудой, да ещё была пришиблена причудливо извернувшейся скамейкой сверху! В горнице воцарилась неестественная тишина…

Я замер в своём углу. Назим (верный, но думающий!) тоже не рискнул вылезти с утешениями.

Яга абсолютно молча, без стонов, без мата, без контрзаклинаний выбралась на свет божий, мокрая от остывшего чая и липкая от варенья и мёда. Потом чинно перекрестилась на иконы в красном углу, поклонилась им низко-низко и скромно повернулась ко мне: — Древний бог, говоришь, Никитушка? Более с тобой по-пустому спорить не буду. Иди-ка делами служебными займись, не ровён час, уже и к обеду шамаханы пожалуют. А у тебя ещё и свадьба завтра, я вечор точненько договорилася. Отец Кондрат на что уж ох как венчания переносить не любит, а пришлось! Ну и я, старая, покуда информацию всякую тебе на иноземца твоего поразыскиваю. По своим каналам, не по официальным… После чего, даже не взглянув на меня, твёрдым строевым шагом отправилась к себе в горницу. Через пару минут с тазиком тёплой воды и полотенцем туда же нырнул заботливый азербайджанский домовой. По лестнице встревоженно простучали женские каблучки…