Читать книгу "Я живу в этом теле - Юрий Никитин"

– Индийского?

– Индийского червяка, – согласился он. – Намихняя Индия не указ. У нас тоже, говорят, была раньше реинкарнация, но потомнашли пути к Богу покороче. Душа переселяется в тело другого человека напрямую.Как я уже говорил, прямо в новорожденного младенца.

– Когда?

– В момент появления на свет, – ответил онбыстро. – С первым криком!

– Но кричит вроде бы позже, – заметил яосторожно. – Меня, говорят, шлепали, чтобы закричал.

Он затряс головой:

– Ты мог появиться еще животным! Ведь у животных нетдуши. А у человека есть. С твоим криком в тебя вселилась душа человека,который, возможно, умер не только что, а пребывал в нирване сотни лет. До этоговоплощения он был, к примеру, обер-полицмейстером в Вятке или жандармом вУгличе!

Я поморщился.

– Что-то не чувствую в себе карательных наклонностей.А мог быть, к примеру, негром в Уганде?

Володя поперхнулся, вода разбрызгнулась красивыми струйками.Отряхиваясь, признался:

– Над этим не думал. Вообще-то для Мировой Души пофигу, кто в каком теле, но, с другой стороны, нет, я не расист, но, думаю,Господь… то бишь Мировой Разум, предпочитает воплощать частички своей души вподобные тела.

– Ага… Значит, мне не светит, что когда-то бывал царемили падишахом? Даже князем вряд ли? Жаль… А то видения всякие…

Он замер с чашкой возле губ, брови взлетели на середину лба.

– Видения? Какие?

– Да так, – ответил я с неловкостью, –ерунда.

– Нет-нет, ты скажи! Это может быть очень важно!

– Да ерунда, – сказал я тверже. – Лучшеназвать это снами. Ну, когда еще не проснулся… или не заснул, а так, на гранисна и яви. Давай лучше вот такое скажи. Ну переселится душа… Так?

– Так, – повторил он настороженно.

– Ну и что?

Он покачал головой.

– Не понимаю тебя.

– Ну и что с того? Человек все равно умер.

Его почти отшвырнуло на другую сторону кухоньки. Брови каквскочили на середину лба, так и застыли, словно приклеенные. В глазах светилосьвеликое изумление моей тупостью.

– Как что? Это значит, мы – бессмертны!

Не вставая, я взял с подоконника коробку с магнитофоннойкассетой. Вытащил кассету, посмотрел на свет ленту: много ли потертостей.

– Душа, как ты говоришь, это что-то вроде этоймагнитофонной ленты. На ней можно записывать разные песни или фильмы,проигрывать, стирать, записывать другие, снова стирать и записывать…

Он с неуверенностью качнул головой.

– Ты подбираешь очень простые образы… но в целом верно.

Горечь стиснула мое горло, как удавка. Я прошептал, едва всостоянии выталкивать слова через сузившуюся гортань:

– Я – это мои чувства, воспоминания, ощущения.Я сейчас вижу, как солнечный зайчик ползет по стене, как за окном проехаламашина… но буду ли я все это помнить? Если нет, то это буду уже не я. Мне всеравно, исчезнет ли магнитофонная лента моей души или же сгодится для другихзаписей. Потому что я – это не сама магнитофонная лента, а запись на ней!Если же ее сотрут, сотрут меня, мое Я. Какое мне дело до того, что на нейзапишут потом? Меня уже не будет!

Я шлепал губами, но слова не шли. Горло перехватило с такойсилой, что я чувствовал, как трещат хрящи гортани.

Он заговорил торопливо, быстро, словно спешил убедить меняне прыгать вниз головой с высотного балкона:

– Но у нас есть свидетельства… есть!.. что некоторые визвестные моменты своей жизни видели кусочки своей прошлой жизни… или хотя бысмутно ощущали, что они уже кем-то были раньше! Свидетельства уважаемых людей!Которым обычно доверяем…

Я чувствовал безнадежную тоску. Ощущение было таким, словностою по горло в воде, а теплый ил под ногами размывается, уходит, черная водаподнимается, грозит накрыть с головой.

– У меня тоже, – проговорил я с трудом, –попадалась иной раз бракованная лента. Какой-то фрагментик или даже звук спрошлого фильма не стерся до конца… Я такие ленты уничтожаю целиком.

Я никогда не видел, чтобы кровь могла отхлынуть так резко иотовсюду, стягиваясь куда-то вовнутрь организма. Даже кисть его руки сталажелтой, как у мертвеца, без кровинки. Губы посинели, сморщились. Когда задвигалими, мне показалось, что со мной говорит умирающий:

– Это неверно. Это неверно! Это не может быть верным!Душа вечна… В душе хранятся все записи всех прожитых телом жизней, надо толькосуметь их прочесть. Мы все над этим как раз и работаем… Единое информационноеполе… Биополе Разума, взаиморасположение планет и тайные намеки Нострадамусаговорят о том, что нам вот-вот удастся подобрать ключ или даже, говорясовременным языком, хакнуть код и раскрыть все возможности души…

Я кивал, соглашался, уже злой на себя, что так напугал моегоранимого приятеля, но не удержался, брякнул:

– Но как же тогда с моей индивидуальностью? Пусть дажетвоей, хотя мне все равно, что случится с твоей. Если я высвобожу все теличности, что закодированы в моей душе, то куда денусь я? Они ж меня затопчут.Да и в любом случае то буду уже не я.

Он возразил:

– Ты станешь ярче, умнее, образованнее! Если хотькто-то из твоих предков, к примеру, знал иностранные языки, то теперь будешьзнать и ты!

– Не я, – сказал я уныло. – А то существо,что будет жить в этом теле. Со стороны будет эффектно: я вдруг стал такиммудрым, таким знающим! Все знакомые рты раскроют. Но это для них. Но сам-то яисчезну… Этот вот я, который сидит перед тобой и который по-иностранному нибум-бум, ни кукареку… Эх, Володя! Меня сейчас интересует не общество, которомувыгодно появление такого интеллектуала, а я сам. Вот этот. Я сам хочупродлиться. Я сам хочу б ы т ь.

Он ушел, на этот раз притихший, погасший, даже горбился,словно я взвалил ему на плечи невидимый мешок с камнями. Я сам хочу быть,сказал я ему, и п о т о м. Потом, после того рубежа, когда мне стукнетсемьдесят или сто, после которого это вот одряхлевшее тело остынет, его заненадобностью сожгут или закопают, чтобы не мешалось. Но черт с ним, его нежалко, но я, Я?

Куда денусь Я?

Я закрыл за ним дверь на два оборота ключа, а потом набросилеще и цепочку. Жизнь этого вообще-то заурядного тела теперь бесценна: в немживу и осознаю себя Я – единственный и неповторимый. Вообще единственный!

Человек – это всего лишь слабая душа, обремененнаятрупом, но ужас в том, что моя душа, бессмертная и вечно молодая, живет, покаживет этот труп. А потом – ничто… Гомер сказал, что листьям в дубравахдревесных подобны сыны человеков, хотя я такое грустное высказывание меньшевсего ожидал от героического Гомера, но, видать, и он однажды открыл для себянекую страшную истину…