Читать книгу "Хищница - Джеймс Кэрол"

– Я пойду позвоню Хитчину, – сказала Мендоза.

– Да, давай.

– Ты должен пойти со мной.

Уинтер покачал головой и посмотрел в глаза Мендозе. Он не отводил глаза, пока она не сдалась:

– Ладно, оставайся, но постарайся ничего не трогать, пожалуйста.

42

Шаги Мендозы стихли, и Уинтер остался наедине со своими мыслями в окружении мрачных теней в тусклом свете лампы. Обнаружение этого места стало последним эпизодом в целой череде событий, начавшихся еще в доме Прайсов. Казалось, Амелия все это время вела его сюда за руку.

Правильнее было бы сказать, что все началось не с дома, а с того момента, когда он вошел в нью-йоркское кафе и увидел, как Амелия убила Омара. Все было как в кино. Завязка сюжетной линии, которая, развиваясь, кадр за кадром, сцена за сценой, ведет к кульминации и развязке. Но если подумать, то и с кафе этот сюжет начинать неправильно. Он начался со смерти Юджина. Она положила начало этому фильму.

Уинтер достал из кармана «сникерс», разорвал упаковку и начал жевать. Одновременно он подошел к стене и начал изучать рисунки. Первый из них был прост и понятен: две фигуры рядом, у обеих петли вокруг шей и крестики вместо глаз. У фигурки слева была треугольная юбка, и она была больше, чем та, что справа. Мать и сын.

Отступив, он увидел второй рисунок. Он был около самого матраса. Его тоже было легко понять. Маленькая девочка держала в руке огромный нож, напоминающий размером пиратскую саблю, а перед ней был съежившийся мужчина. Отец и дочь. Сюжет ветхозаветного мщения.

Расположение рисунка вызывало интерес. При свете Юджин должен был видеть его в первую очередь. И точно так же было с манекенами в комнате Амелии. Уинтер рассмотрел все рисунки, которые шли по стене от матраса. Некоторые были понятны, но большинство остались загадкой, потому что они подразумевали контекст, которого Уинтер не знал. Изображенные сюжеты были слишком личные. Но общее представление об истории ему сформировать удалось. Это был сюжет, который начинался со страданий и заканчивался возмездием за них.

Небольшое изображение Амелии и отца привлекло внимание Уинтера. Оно располагалось очень низко, почти на полу, и было спрятано в углу. Уинтеру пришлось опуститься на колени и водить лампой из стороны в сторону, чтобы получше его рассмотреть.

Рисунок был гораздо детальнее, чем остальные, на которых вместо тел и конечностей были палочки, вместо глаз – точки, а вместо рта – линия. Здесь тела имели форму, а лица – выражения. Амелия вжималась в изголовье кровати, а над ней нависал отец. Было и несколько деталей на фоне, из которых Уинтер смог с уверенностью заключить, что была изображена кровать из детской спальни Амелии.

Рядом с кроватью была нарисована маленькая книжная полка, на которой стояла шкатулка с танцующей балериной. Амелия подрисовала волнистые штрихи, давая понять, что звучит музыка. Музыкальная шкатулка, очевидно, была ценным предметом из детства. И наверняка она хранила ее все эти годы.

Подтекст этого рисунка был так же ясен, как и изображение Нельсона с матерью с петлями на шее. Как долго отец насиловал ее? Когда это началось – после самоубийства матери или раньше? Уинтер решил, что раньше. Психика Амелии была очень сильно нарушена, в этом не было никаких сомнений. Возможно, она была одним из самых ненормальных людей, которых ему приходилось видеть. А он повидал немало. Если бы она росла в любви, стала бы она убийцей – или ее жизнь сложилась бы совсем иначе?

Уинтер бился над вопросом, что заставляет людей убивать – гены или среда, – с одиннадцати лет, когда арестовали отца. Ответ был неоднозначным. Больше он ничего не мог сказать – это был единственный вывод, к которому ему удалось прийти. «Мы с тобой одинаковые» – в этой фразе отца было больше правды, чем он хотел признавать. Ведь именно по этой причине у него так хорошо получалось делать свое дело. Обучение в Куантико такого результата бы не дало. Какой-то частью себя он понимал маньяков, за которыми охотился. И эта его часть была в нем всегда, сколько он себя помнил.

В детстве отец брал его с собой на охоту в те же самые орегонские леса, в которые он завозил своих жертв. Просто, когда отец охотился на женщин, Джефферсона он с собой не брал.

Он отлично помнил, как убил оленя в первый раз в жизни, помнил прохладный ствол дерева, на которой опирался, ощущал влажность окружающего леса. Степень напряжения была крайняя, сердце готово было выпрыгнуть из груди. В предыдущий раз на охоте отец дал ему сделать выстрел, и Уинтер намеренно промахнулся. В последнюю секунду перед выстрелом он сместил прицел, и олень остался жив. Отец тогда ничего не сказал, но Уинтер видел его разочарование. И молчаливое осуждение было пережить гораздо тяжелее, чем крик. И поэтому во второй раз все было иначе.

Он сфокусировал взгляд на олене и усилием воли успокоил дыхание и сердцебиение. Мир в тот момент сжался до его жертвы, ничего больше не существовало. Выдохнув, он нажал на курок. Еще до того как пуля достигла цели, Уинтер знал, что попал. Еще до того, как он выдохнул, олень был мертв.

Убивать было так же естественно, как дышать.

Отец, может, и научил его стрелять, но способность лишить жизни происходила от какой-то его темной, мрачной стороны. И от отца его отличало то, что он никогда никого хладнокровно не убивал. Но что было бы, если бы его детство было иным? Что, если ему, как Амелии, пришлось бы испытать на себе насилие? Каким бы он вырос?

Уинтер доел «сникерс», положил обертку в карман и перевел взгляд на батарею банок. Шесть лет – немалый срок. В году триста шестьдесят пять дней, шесть лет – это две тысячи сто девяносто один день. Средняя дневная норма мочи – один-два литра. За шесть лет можно было скопить от двух с половиной до пяти тысяч литров. Реальный объем зависел от количества выпиваемой за день жидкости. Значит, Амелия могла управлять количеством, если видела, что мочи недостаточно. Тогда она просто заставляла его пить больше. Он попытался оценить объем банок. Все они были разные, но в основном – пол-литровые.

Если предположить, что за шесть лет Амелия собрала три тысячи литров, ей понадобилось шесть тысяч банок. Уинтер подумал, что вряд ли в этой стене было именно такое количество, но если и меньше, то ненамного. Это значит, что собирать банки она начала в самом начале его заточения. И каждый день Юджин видел, как растет эта стена, и одно это уже было пыткой. В конце концов стена заслонила все пространство, и остался только узкий проход для Амелии, но она все равно собирала банки. Она составляла их рядом с проходом, и Юджин наверняка понимал, для чего они. Это была самая жестокая и необычная форма наказания, с которой сталкивался Уинтер в своей работе.

Решив вопрос, как возникла стена, он перешел к вопросу почему. Он был гораздо сложнее. Может, для Амелии в ней заключался некий символический смысл, а может, ей просто казалось, что так будет красиво. В головах серийных убийц очень много того, что для обычного человека абсолютно бессмысленно. И мотивация каких-то поступков прояснялась только после ареста. У Уинтера складывалось ощущение, что случай Амелии как раз из таких.