Читать книгу "По ту сторону рифта - Питер Уоттс"

Но даже он не знал, чем все это было для девочки. Да и мог ли хоть кто-то с чисто физической точки зрения понять ее? Когда Джин Горавиц соскальзывала с поводка плотского существования, она просыпалась в реальности, где сами законы природы теряли силу.

Разумеется, все началось не так. Систему запустили с записанными годами повседневности, реалистичной окружающей средой, любовно прорисованной до последнего клочка пыли. Но она была изменчивой и отвечала нуждам растущего интеллекта. Как показал опыт, слишком изменчивой. Джин Горавиц трансформировала свой персональный мир столь радикально, что даже технические посредники Ставроса едва могли в нем разобраться. Эта маленькая девочка одним желанием могла превратить лесную поляну в римский Колизей. Свободная, Джин жила в мире, где исчезли все границы.

Мысленный эксперимент по насилию над детьми: поместите новорожденного в окружение, лишенное вертикальных линий. Держите его там, пока не сформируется мозг, пока проводка не затвердеет. В результате целые группы клеток в сетчатке, отвечающие за распознавание определенных образов, не получат развития, так как в них не возникнет потребности, и навсегда останутся закрытыми для этого человека. Телефонные вышки, стволы деревьев, небоскребы – ваша жертва станет неврологически слепой к вертикалям на всю жизнь.

Но что случится с ребенком, выращенным в мире, где любая линия по мановению руки превращается в круг фракталов или любимую игрушку?

«Мы – нищие, – подумал Ставрос. – По сравнению с Джин мы все – слепцы».

Разумеется, он видел то, с чего она начинала. Программное обеспечение считывало информацию прямо с затылочных долей ее головного мозга и без помех переводило их в образы, проецируемые на его визуальные сенсоры. Но изображение – это не зрение, это всего лишь… сырой материал. На всем пути от глаз к мозгу стоят фильтры: клетки рецепторов, пылающие границы сознания, алгоритмы сопоставления с уже существующими в разуме образцами. Бесконечный запас прошлых образов, эмпирическая визуальная библиотека для использования. Больше чем взгляд, зрение – это субъективный котел бесконечно малых улучшений и искажений. Никто во всем мире не мог интерпретировать видимое окружение Джин лучше Микалайдеса, а он, спустя годы, по-прежнему с огромным трудом извлекал хоть какой-то смысл из этих форм.

Девочка была просто и совершенно неизмеримо вне его понимания. Именно поэтому Ставрос так ее любил.

Сейчас, спустя какие-то секунды после того, как отец оборвал связь, Ставрос наблюдал за тем, как Джин восходит в свою подлинную сущность. Эвристические алгоритмы выстраивались перед его глазами; нейронные сети беспощадно чистили и отсеивали триллионы избыточных связей; из первобытного хаоса возникал разум. Количество энергии, затрачиваемой мозгом на совершение одной операции, рухнуло вниз, как нагруженный конец качелей, зато эффективность обработки данных подпрыгнула до стратосферной высоты.

Вот это была Джин. «Они понятия не имеют, – подумал Ставрос, – на что ты способна».

Она с криком проснулась.

– Все в порядке, Джин, я здесь, – он говорил тихо, помогая ей успокоиться.

Ее височная доля еле заметно вспыхнула от получаемой информации.

– О, боже, – пробормотала девочка.

– Опять кошмар?

– О, боже, – слишком частое дыхание, слишком быстрый пульс. Адренокортикальные аналоги сейчас зашкаливали бы. Показатели напоминали телеметрию изнасилования.

Микалайдес задумался, не стоит ли убрать эти реакции. Несколько изменений в настройках программы сделают девочку счастливой. Но они же превратят ее в нечто иное. Личность – это химия, ничего больше, и, хотя разум Джин состоял скорее из электронов, а не протеинов, он подчинялся тем же правилам.

– Я здесь, Джин, – повторил Ставрос. Хороший родитель знает, когда нужно вступить, понимает, когда страдание необходимо для взросления. – Все хорошо. Все хорошо.

В конце концов она успокоилась.

– Кошмар. – В теменных подпрограммах проносились искры, голос дрожал. – Хотя нет, не так, Став. Пугающий сон – вот определение. Но оно подразумевает то, что есть какие-то другие сны, а я не… В смысле почему всегда одно и то же? Так было всегда?

– Я не знаю, – нет, не было.

Девочка вздохнула.

– Эти слова, которые я заучиваю, ни одно из них точно не соответствует своему значению, ты знаешь?

– Это просто символы, Джин, – улыбнулся Ставрос. В такие минуты он почти забывал об источнике кошмаров, чахлом, скудном существовании какого-то полу-я, пойманного в ловушку ветхого мяса. Трусость Эндрю Горавица освободила ее из этой тюрьмы – по крайней мере на какое-то время. Сейчас она летела вверх, во всю мощь используя свой потенциал. Сейчас она обрела значение.

– Сны – это и символы, но… Я не знаю. В библиотеке столько упоминаний о снах, и все они не особенно отличаются от простого определения состояния бодрствования. А когда я действительно сплю, там лишь… крики, только приглушенные, еле слышные. Очень грязные. И какие-то формы вокруг. Красные формы. – Пауза. – Ненавижу сны.

– Ну ты пробудилась. Чем сегодня займешься?

– Не знаю. Мне нужно выбраться из этого места. Он не знал, о чем она говорила. По умолчанию Джин просыпалась в доме, жилище для взрослых, спроектированном под человеческую восприимчивость, но имела прямой доступ к паркам, лесам и океанам. Правда, сейчас она изменила все так, что Микалайдес просто не мог их узнать.

Рано или поздно ее родители захотят вернуть дочь обратно. «Все, чего она захочет, – сказал Ставрос сам себе. – Пока она здесь. Все, чего захочет».

– Хочу наружу, – заявила Джин. Кроме этого.

– Я знаю, – вздохнул он.

– Может, там я смогу забыть об этих кошмарах.

Ставрос закрыл глаза и понял, как же ему хочется просто побыть с ней. В реальности, вот с этим восхитительным, необыкновенным созданием, которое не знает его по-настоящему, а всего лишь слышит бесплотный голос.

– Опять проблемы с монстром? – спросила Джин.

– Каким монстром?

– Ты знаешь. С бюрократией.

Он кивнул, улыбнувшись, но быстро опомнился и ответил:

– Да. Всегда одно и то же, день за днем. Джин фыркнула.

– Лично я до сих пор не уверена, что такая штука действительно существует. Я перерыла библиотеку, искала определение понадежнее, но теперь думаю, что и ты, и она больны на всю голову.

Ставрос поморщился от этих слов – такому он ее явно не учил.

– В каком смысле?

– Да брось, Став. Ну как в ходе естественного отбора могла получиться роевидная структура, чья единственная функция – сидеть и копаться в собственной коллективной заднице, при этом будучи абсолютно неэффективной? Приведи мне еще хоть один подобный пример.

Повисла тишина. Микалайдес наблюдал за всплеском микротока в ее префронтальной коре.