Читать книгу "Арктическое лето - Дэймон Гэлгут"

Чего ему действительно хотелось, так это поближе познакомиться с жутковатыми окрестностями местного базара, и Робин смог бы в этом помочь, когда бы захотел, – он жил в Египте много лет и знал большинство здешних тайн. До войны он работал на Гражданскую службу и любил намекать на то, как близко знаком со всякого рода местными безобразиями.

– О! – воскликнул он, прикрывая лицо руками. – Это невозможно описать. И, пожалуйста, не просите…

Но Морган просил, хотя Робин неизменно ему отказывал. Через Литтона, сопровождавшего каждое подобное откровение пронзительным воплем кастрата, Морган узнал о письме, которое Робин девять лет назад прислал из Египта Мейнарду Кейнсу. В то время Робин служил полицейским инспектором и рассказывал о разврате и распущенности, царящих в местных трущобах.

– Мой дорогой! – говорил, всплескивая руками, Литтон. – Он писал, что ему приходится разглядывать анусы катамитов – можете ли представить себе что-нибудь более удивительное? Не говоря уже о раненных ножом черкесских проститутках и заживо поедаемых червями нищих, которых он вынужден допрашивать. По-моему, это райское местечко. Немедленно едем в Александрию!

И он сотрясался, пожираемый одновременно отвращением и восторгом.

Робин признал все это и довольно сухо прокомментировал, но отказался что-либо показывать. Самое большее, что он мог сделать для Моргана, – отвести того в Дженерах, район, где была сконцентрирована проституция. Темные, узкие, пропахшие мочой входы в дома, возле которых стояли, зазывая прохожих, назойливые женщины, и некоторые из них были стары и уродливы; мужчины – кое-кто пробирался тайком, а другие открыто прогуливались перед домами и время от времени устраивали шумные потасовки; все это произвело на Моргана сильное впечатление, словно он столкнулся с чем-то находящимся вне времени и пространства, с чем-то истинно романтическим. Но он не нашел ничего, что соответствовало бы его вкусам. Возле одной двери в душе его забрезжила было надежда, когда он увидел чувственные губы стоящих там двух юношей, но он обманулся в своих ожиданиях. Увы! Если это и были самые глубины греха, то уважения в нем они не вызывали.

Через Робина тем не менее он познакомился с египтянином, работавшим в полиции, и это знакомство было любопытным. Когда Морган попросил своего нового знакомого показать ему реальный Египет, «неприкрашенную сторону вещей», ответ был многообещающим. «Не откажется ли Морган посетить притон любителей гашиша?» – «Конечно, почему нет?»

В Индии, в Лахоре, американский миссионер водил его посмотреть притон опиоманов, но Моргану там не понравилось. Место оказалось слишком обыденным и каким-то чересчур чистым. Здесь, в Египте, он ожидал увидеть нечто подобное, но с самого начала, когда они оставили позади европейский квартал и начали пробираться сквозь паутину запутанных улочек в самом центре трущоб, перед ними, к радости и удовлетворению Моргана, открылось все самое неприглядное и омерзительное, что было в стране.

Они поднялись по темной лестнице и поскреблись в грязную дверь на самом ее верху. Дверь со скрипом отворилась; перед ними стоял одноглазый мальтиец, который говорил по-итальянски. Притон? С гашишем? Нет, ничего подобного он не знает. Даже слов таких не понимает. Египтянин, с которым пришел Морган, долго ждать не стал – он оттолкнул одноглазого, и они прошли в длинную комнату, где сидела компания спокойных, умиротворенных людей с трубками, над которыми клубился и уходил в потолок сизый дым. По комнате бродила усталая и босая девушка-арабка, а на кроватях и диванах, расставленных вдоль стен, сидели и полулежали молодые люди, выглядевшие как слуги. Они играли в карты.

Морган и его спутник уселись. Мальтиец, оказавшийся владельцем заведения, подошел, чтобы предложить им трубку. Морган колебался; он, в общем, был не прочь перейти границы дозволенного. Но его друг сделал резкий протестующий жест, и мальтиец отошел.

Время в комнате сгустилось; почти ничего не происходило, но то, что происходило, происходило медленно. Внесли поднос с чаем, зажгли еще одну трубку. Все было погружено в сонный покой, и тем не менее чувства Моргана обострились, как никогда прежде. Он неожиданно ощутил близость закрытых дверей, из-за которых доносились неясные звуки. И в этот момент один из молодых людей сделал ему знак. Жест этот мог означать совсем не то, что Морган думал, а потому он не ответил.

Молодой человек встал, подошел и сел рядом. В своей длинной галабее и феске он был очень красив – лицо с мягкими чертами и крепкое тело. Почувствовав его рядом, Морган ощутил смутное желание. Но когда попытался заговорить с юношей по-итальянски, тот отвечал на арабском, и, не сумев понять друг друга, они начали беспомощно пожимать плечами. Другой юноша, увидев их в затруднении, стал подавать Моргану непонятные знаки. Но спутник Моргана, египетский полицейский, сидел с самым презрительным видом, и Морган не счел возможным продвинуться дальше по стезе порока.

Что было еще хуже – их необщительность и отчужденность начали оказывать воздействие на собравшихся. Явное беспокойство воцарилось в комнате, и Морган со своим спутником стали его центром – курильщики напряженно наблюдали за ними и перешептывались. Когда в комнату вошли еще трое посетителей – продавцы-итальянцы в соломенных шляпах, – один из юношей попытался сесть им на колени, но тут же был изгнан из комнаты. Все вновь закурили, и вялая расслабленная атмосфера наполнила помещение.

Наконец спутник Моргана встал и дал понять кивком головы, что пора уходить. Когда они спускались по темной лестнице, он сказал:

– Теперь вы видели дурную сторону жизни в Египте.

Видеть-то он видел, но ведь не попробовал! А он хотел именно этого. Когда бы он был один, то взял бы трубку. Будь он один, тот юноша сел бы к нему на колено. В душе Моргана родилась смятенная надежда, что, быть может, он сам отыщет дорогу к заветной комнате! Но вряд ли – в этом муравейнике домов и улиц он бы сразу потерялся. Без проводника ему туда не вернуться.

Через пару дней он сказал об этом Робину Фернессу.

– Видишь ли, – объяснял он, – я вынужден проводить свои исследования исключительно самостоятельно. Если бы только ты помог мне, все эти тайные двери сразу бы открылись.

Робин холодно улыбнулся:

– Именно эта дверь и не откроется. Ни для тебя, ни для кого другого.

– Насколько я понял, – сказал Морган, – в том доме постоянная клиентура.

– Верно, – кивнул Робин. – Но я слышал, что о владельце притона докладывали его консулу. Он ведь с Мальты, верно?

– О да.

– Местечко прикрыли. А самого владельца, вероятнее всего, депортируют.

Морган расстроился. Любопытство в нем взыграло, хотя в погоне за пороком он пока что был лишь свидетелем. И когда через несколько дней он пригласил своего египетского друга на обед, то с грустью сообщил ему о депортации мальтийца.

– Да, я знаю, – сказал тот, с усилием изображая скромность. – Это я подал жалобу.

– Вы? Но почему?

– Как вам сказать? Таковы мои обязанности. По вечерам я частное лицо, а днем – административное. Как частное лицо я могу вечерами ходить куда угодно, но как работник полиции…