Читать книгу "Князь советский - Эльвира Барякина"

Она собрала проштампованные бланки и уже взялась за тот, что лежал сверху, как очередь взорвалась:

– Так нечестно! Зайберт последним пришел!

К великому облегчению Клима телеграфистка перевернула стопку и первым взяла его бланк.

– Почему у вас три адреса написано? – строго спросила она.

Он придвинулся к окошку.

– Текст телеграммы надо отправить в Лондон, Нью-Йорк и Токио.

– Не пойдет. – Девица вернула ему бланк. – Перепишите в трех экземплярах.

– Вы что, не знали, что правила поменялись? – с притворным сочувствием спросил Зайберт. – А я-то думал: как это вы так быстро все доделали?

Телеграфистка взялась за следующий бланк.

– Послушайте, – вновь обратился к ней Клим, – вчера моя курьерша принесла вам бланк, подписанный цензором, и я по телефону продиктовал семь адресов, по которым надо было разослать текст. Все было в порядке!

– Насчет телефона правила остались прежними, – отрезала девица.

– Возвращайтесь к цензорам и переписывайте все заново.

Вместо этого Клим направился к платному телефону, висевшему тут же, на стене, опустил в щель гривенник и попросил соединить его с телеграфисткой.

Ему было видно, как она подняла трубку.

– Алло! Это вы? Хорошо, диктуйте ваши адреса.

– Они записаны на бланке, который лежит у вас на столе.

– Все равно диктуйте! Таковы правила.

Журналисты сочувственно хлопали Зайберта по спине:

– Не все вам побеждать в социалистическом соревновании!

Тот злился и обещал «показать им всем».

4.

Клим добрался до дому в восьмом часу и, открыв дверь в подъезд, замер в удивлении. По лестнице задом спускались Тата и Китти и волокли за собой гору вещей, завязанных в скатерть.

– Так, милые леди… Что тут происходит?

Китти поправила сползшую на глаза шапку.

– Мы с Татой боремся с твоим мещанством!

Из тюка вывалился хрустальный стакан и, ударившись о ступеньку, разлетелся вдребезги.

– Собственность уродует человека! – назидательно сказала Тата.

– Вам нужно выкинуть все лишнее барахло, иначе скоро вы совсем разложитесь!

Ни слова ни говоря, Клим подхватил тюк и понес его назад.

– Стяжательство засасывает! – крикнула Тата. – Вы живете среди вазочек и салфеточек и не замечаете, как вражеская психология овладевает вашим сознанием!

– Иди, пожалуйста, домой, – бросил через плечо Клим и, не сдержавшись, добавил: – И чтоб духу твоего здесь не было!

– Папа! – завопила Китти, бросаясь вслед за ним.

Клим пропустил ее в квартиру и захлопнул дверь.

Кругом царил разгром: киноафиши и занавески были сорваны, книги валялись на полу – как после обыска. От злости на Тату Клима трясло. Да ее лечить надо – она же совершенно ненормальная!

Впрочем, нельзя было, чтобы двенадцатилетняя девочка ходила по ночной Москве одна. Клим вышел на лестницу.

– Тата!

Но в подъезде ее уже не было, и во дворе тоже.

– Тата!

Клим вернулся в квартиру и, взяв всхлипывающую Китти на руки, сел на диван.

– Я понимаю, что вы желали мне добра… Но посмотри кругом: стало лучше или хуже?

Китти обняла его за шею и зарыдала.

– Хочешь, я в угол пойду постою?

– Пойдем-ка лучше мыться и спать. Ты свою-то комнату не разгромила?

– Не-е-ет… Мне моих лошадок жалко.

– Вот видишь! Нельзя без спросу брать чужие вещи.

Китти кивнула.

– Я поняла: у нас с тобой ничего забирать нельзя, а у Элькина можно. Он нэпман и преступный элемент!

– Кто тебе это сказал? – охнул Клим. – Опять Тата?

– Да-а…

– Не слушай ее!

Клим не знал, что и делать. Варварство и глупость окружали Китти со всех сторон, и вольно или невольно она впитывала их в себя.

Дружбу с Татой надо было пресекать. Разгром квартиры – это цветочки; потому пойдут доносы или еще что похуже.

5.

Когда Тата вернулась домой, мать уже спала, так что ей удалось пробраться в шкаф незамеченной. На следующее утро она ни слова не сказала ей о случившемся и побежала в школу.

Как Тата была зла на дядю Клима! Он не имел права калечить нежную психику Китти!

Будь Тата взрослой, она бы настояла, чтобы ее отобрали у отца и сделали дочерью пионерского отряда. Она могла бы жить у Таты, и тогда бы из нее выросла настоящая большевичка!

Но что могла сделать девочка, которую саму еще не приняли в пионеры?

После уроков было заседание редколлегии, и Тате поручили оформить стенгазету к 35-летнему юбилею литературной деятельности Максима Горького.

Ей выдали драгоценность из драгоценностей – большой белый чертежный лист и акварельные краски.

– Береги их – это последние, – предупредил вожатый Вадик. – Если справишься с заданием, я дам тебе положительную характеристику в совет отряда.

Тата пообещала быть предельно аккуратной.

Вернувшись домой, она принялась за работу. Сначала написала заголовок «Пионеры – Горькому», потом аккуратно наклеила статьи школьных корреспондентов, а потом срисовала из журнала виньетку из горнов и пионерских галстуков. В нее был помещен призыв:

Пусть погибнут все душители народа и кровожадные палачи в буре социальной революции! Пусть разлетится вдребезги череп капитала, веками омрачавший загробно-траурную жизнь трудящегося люда!

Получилось очень красиво.

В левом нижнем углу оставалось немного места, и Тата решила поместить туда важное предложение:

РЕФОРМА РУССКОГО ЯЗЫКА

Мы, пионеры-новаторы, предлагаем вместо «Здравствуй!» говорить «Ленинствуй!»

Подписи в поддержку реформы собирает тов. Тата Дорина.

Дверь отворилась, и в комнату вошла мать. Схватив Тату за воротник, она выволокла ее из-за стола и влепила ей затрещину.

– За что?! – взвыла Тата.

– Я тебе покажу «за что»! Отвечай, мерзавка, зачем ты устроила погром у Роговых?!

Тата попятилась.

– Дядя Клим – это социал-предатель… – дрожащим голосом начала она. – Тоже мне, образованный человек, а буржуйских морд на стены понавешал!

– Я тебе дам «буржуйских морд»!

Мамин безумный взгляд остановился на стенгазете.