Читать книгу "Друзья Высоцкого: проверка на преданность - Юрий Сушко"

Местом съемок был определен почти закордонный Таллин.

«Однажды мы сидели в кафе, — ностальгировал Василий Аксенов, — и к нам подошли туристы с желтыми журнальчиками под мышкой.

— Простите, юноши, — сказали они моим героям, — но вы очень похожи на героев одной новой повести, которая только что появилась вот в этом журнале.

Юноши просияли. Это были Александр Збруев — Димка, Андрей Миронов — Юрка и Олег Даль — Алик Крамер. Их тогда еще не узнавали…»

Для Аксенова Алик Даля навсегда остался тощим юношей с выпирающими ключицами, с глазами, застывшими в постоянном и несколько оловянном любопытстве, прирожденным героем 60-х, безусым юнцом-интеллектуалом из московской подворотни. (Кстати, с той поры в миру все знакомые и незнакомые Олега так и называли — Алик.)

Вот он рассуждает о Корбюзье, о Райте, о «телеграфном стиле современной прозы», рисуется перед девчонками, и вот он втихомолку плачет, слушая органную музыку, сжавшись в комочек под стеной Домского кафедрального собора. Казалось, этот новый артист, еще не покинувший студенческой скамьи, создан именно для таких ролей, для образа молодого героя нашего, именно нашего времени.

Он помнил наизусть строки Аксенова, и ему казалось, что писателю удалось волшебным образом подслушать его внутренний монолог: «Я попадал в ночь и оставался наедине с самим собой. Я мог бы остаться там, где светло, или пойти в кофик, или на берег, где все-таки видны огоньки проходящих судов, но я сознательно уходил в самые темные улицы, а из них в лес. Садился на мокрые листья в кромешной тьме. Надо мной все шумело, а вокруг слабо шуршала тишина. Я думал, что здесь меня может кто-нибудь довольно легко сожрать. Я сознательно вызывал страх, чтобы не сидеть тут в одиночестве. Страх появлялся и уходил, и меня охватывала тоска, а потом злоба, презрение и еще что-то такое, от чего приходилось отмахиваться…»

Даль мгновенно, по-снайперски точно поймал свой образ и не упускал его из «прицела» до конца картины. На необычную внешность, фигуру, манеру игры, голос начинающего актера профессионалы тотчас обратили внимание, запомнили.

Буквально через несколько месяцев режиссер Надежда Кошеварова пригласила Олега на съемки фильма «Каин XVIII» по сказке Шварца. На пробах Даль всех очаровал, но руководство училища встало на дыбы: он учиться когда-нибудь будет или нет?!.

Чуть позже Сергей Бондарчук вызвал Даля попробоваться на роль юного Пети Ростова в «Войне и мире». Однако в «прокрустово ложе» режиссерской концепции Олег не укладывался. Переживал, но отшучивался: «Слишком был хорош. Подходящей компании не нашли — вот и не взяли…»

К тому же у него в кармане уже все-таки был свой «звездный билет». Все впереди, какие наши годы!.. Тем более подоспела премьера фильма «Человек, который сомневается». И критики вновь отметили, что Олег сыграл своего героя «остро и выразительно».

Заветы еще одного из самых дорогих своих учителей Даль помнил всегда: «Когда-то Борис Андреевич Бабочкин сказал: «Не надо играть. Надо жить». Понимаете, просто жить! Зрителю все видно, особенно на экране: пустые у актера глаза или он верит в то, что делает, отдает себя целиком или так, походя проговаривает текст, в который не слишком-то и вдумался. Бесспорно, очень важно, ч т о играешь. Но не менее важно и как играешь. Для меня хорош тот зритель, которого я могу приравнять к истинному ценителю футбола. Истинный ценитель не вопит во время матча, не вскакивает, не размахивает руками, нет! Он сидит почти неподвижно, все эмоции сжигает внутри себя и смотрит, смотрит: ну-ка, как они это совершат? Как это будет исполнено? Я был на фестивале театров в Эдинбурге и видел, как английские театралы смотрят «Гамлета». Пьесу они знают наизусть, им важно, как на этот раз она будет сыграна. Если кто-то рядом хихикнул или ойкнул, он окинет соседа уничтожающим взглядом: дескать, о чем это вы?

Слова Бориса Андреевича врезались мне в память, в душу, в сердце, и я дал себе слово: только жить, а не играть. Тогда станет существовать ЧТО (если, конечно, это что — достойная драматургия)».

* * *

В старом, добром «Современнике» изначально прижилась традиция: опытные, авторитетные актеры театра обязательно посещали дипломные спектакли выпускников московских театральных училищ, присматривая среди них самых ярких, талантливых ребят, потенциально способных пополнить их труппу.

Актрисе Алле Покровской в 1963-м достался просмотр дипломников Щепкинского училища. На учебной сцене Алла Борисовна сразу выделила Олега Даля. По ее мнению, парень, с одной стороны, был смешной и нескладный, а с другой — отличался какой-то несоветской, неплебейской данностью. У него были изящные аристократические руки, приятный голос, абсолютный слух, тонкие черты лица. Еще Покровской запомнилось, что Олег обладал удивительным качеством — что на него ни надень, все ему было к лицу. Даль выглядел аристократом. В то время на экране и сцене было много совкового, а он поражал своей природной интеллигентностью.

Кстати, в «Современнике» 60-х именно «интеллигентность», «гражданственность» и, простите великодушно, «жопа» были самыми ходовыми словами.

Покровская без сомнений рекомендовала Даля худсовету своего театра. На показе — «вступительном туре» — Даль со своим сокурсником Виктором Павловым исполнял отрывок из «Голого короля» Евгения Шварца. Людмила Гурченко, которая тоже была в числе соискателей, рассказывала, как, услышав в фойе, где проходил показ, заглянула и увидела Олега, который, стоя на высоком подоконнике, что-то выкрикивал под всеобщий хохот — оконные рамы скрипели и пищали, — а потом слетел с подоконника чуть не в самую середину зала, описав в воздухе немыслимую дугу. Ручка из оконной рамы была вырвана с корнем. Всем все было ясно.

Кроме Олега Николаевича Ефремова, который как-то неопределенно протянул: «Ну-у-у, я не знаю…» Однако остальные настолько пылко вступились за новичка, что главный режиссер сдался: «Да, конечно, господи!». В те времена в труппу «Современника» актеров принимали демократично — путем голосования, и все дружно сказали: «Да!».

Сидя на черноморском песочке под Евпаторией в перерыве между съемками «Плохого хорошего человека», Высоцкий слушал рассказ Олега о поступлении в «Современник» и смеялся:

— Да, я на своей шкуре испытал эти их «туры». Зеленый новичок, я допустил роковую ошибку — взял для показа отрывок из спектакля «Два цвета», в котором блистал Женя Евстигнеев, что уже изначально означало провал, а потом еще и нахулиганил — понес отсебятину, вставлял в текст фамилии своих друзей, которые сидели в зале и болели за меня. Там был какой-то приблатненный текстик, и я, значит, говорю: «А ты знаешь Левку Кочаряна?!. А Толяна Утевского?!». А они как раз в зале от хохота корчились так, что на них с осуждением оглядывались… В общем, все сказали: «Нет!». Такая вот со мной приключилась печальная история, Олежек… С тех пор у меня на «Современник» зуб имеется. А что, Волчек еще не отменила эти туры?

— Не знаю, — как-то неопределенно пожал плечами Даль. — Я как-то все больше от них отдаляюсь…

— И дальше? — не удержавшись, скаламбурил Высоцкий. — «За далью Даль», да?