Читать книгу "Черчилль и Гитлер - Эндрю Робертс"

На следующий день, в радиообращении к польскому народу, Черчилль снова заговорил о Гитлере и о том, что «каждую неделю его расстрельные команды работают в дюжине мест. В понедельник он расстреливает голландцев; во вторник – норвежцев; в среду к стенке ставят французов или бельгийцев; в четверг страдают чехи; а теперь его ужасный список приговоренных к казни пополнят сербы и греки. Но всегда, каждый день, в нем есть поляки».

Вечером, накануне вторжения Гитлера в Россию, прогуливаясь после ужина в саду, в Чекерсе, Колвилл поддразнивал Черчилля, который знал о том, что должно произойти, и предупреждал об этом русских, но не был услышан. Колвилл упрямо утверждал, что поддержка, предложенная Черчиллем СССР, была уж слишком крутым поворотом для такого отъявленного врага коммунизма. На это Черчилль отвечал, что «он преследовал только одну цель – разгром Гитлера, и потому его жизнь стала намного проще». Так оно, несомненно, и было; в то время как Гитлер боролся за Европу, свободную от евреев, с «жизненным пространством» на Востоке и вечным господством Германии над славянскими народами, Черчилль мог – по крайней мере, до конца войны – думать только о том, как уничтожить его.

Конечно, это влекло за собой опасную склонность к чрезмерному упрощению ситуации, как это произошло во время выступления в Палате общин 2 августа 1944 г.: «Русские солдаты стоят у ворот Варшавы. Они принесли освобождение народу Польши. Они предлагают полякам свободу, суверенитет и независимость». Красная Армия действительно стояла у ворот Варшавы, но цинично ждала, когда войска вермахта подавят вспыхнувшее в городе восстание; войдя в город, русские не предложили Польше свободу или суверенитет, не говоря уже о независимости. Стремление Черчилля разгромить Гитлера позволяло ему идти на компромисс даже в том вопросе, из-за которого Британия вступила в войну.

Если Черчилль презирал Гитлера лично и на словах, это не значило, что он недооценивает его с политической точки зрения. 5 января 1944 г., за ужином на вилле отеля «Мамуния», он провел голосование по вопросу о том, будет ли Гитлер находиться у власти в Германии 3 сентября того же года, в пятую годовщину начала войны. Семь человек из сидевших за столом, включая врача Черчилля, лорда Морана, и президента Чехии Эдварда Бенеша, проголосовали «против». Четверо проголосовали «за», в том числе лорд Бивербрук, Колвилл и сам премьер-министр.

Когда пришло сообщение о смерти Гитлера, Черчилль педантично заметил, что этого следовало ожидать от человека, ставившего личную смелость превыше всего. За ужином, во вторник, 1 мая 1945 г., Колвилл показал присутствующим копию объявления немецкого радио, в котором утверждалось, что «Гитлер был убит сегодня на своем рабочем месте в рейхсканцелярии в Берлине… до последнего вздоха сражаясь против большевизма». Черчилль так прокомментировал услышанное: «Что ж, должен сказать, это было очень правильно с его стороны, умереть таким образом», на что Бивербрук ответил, что это всего-навсего нацистская пропаганда и, разумеется, все было не так.[97]Хотя Бивербрук был прав, замечание, сделанное Черчиллем, свидетельствовало о его невероятном великодушии по отношению к врагу в таком деле и в такой час. Оказалось, что нацисты намеренно пустили объявление в эфир с опозданием, чтобы сообщение о смерти фюрера прозвучало именно в праздник Первомая, в важный день в немецком календаре.

Через семь лет, в мае 1952 г., все в том же Чекерсе и снова в должности премьер-министра, Черчилль прогуливался вдоль холма над домом, минуя группки собравшихся на пикник, в компании подшучивавшего над ним Монтгомери. Как премьер-министр определяет великого человека, спрашивал фельдмаршал (явно напрашиваясь на комплимент): «Был Гитлер великим?». «Нет, – отвечал Черчилль, – он совершил слишком много ошибок». Они продолжили дискуссию о том, кого можно было бы назвать великим, и Черчилль полностью одобрил кандидатуру Иисуса Христа, поскольку, помимо всего прочего, «Нагорная проповедь была последним словом в учении о морали». По мнению Черчилля, таким образом, именно ошибки Гитлера, нежели жившее в нем зло, не позволяли ему удостоиться чести называться великим. Он, конечно, включил Гитлера в число своих «Великих современников» в 1937 г., но это было до того, как тот начал совершать ошибки, за которые Черчилль начал его презирать. Черчилль тоже совершал ошибки, но, как всякий великий лидер – но не как Гитлер – учился на них.

С помощью секретной разведки

Черчилль, несомненно, многому научился на неудачном опыте Норвежской операции. Одним из первых шагов в качестве премьер-министра стало распоряжение лично держать его в курсе всех последних и важных данных, поступающих от разведки. Не довольствуясь чтением сводок и отчетов, он хотел лично просматривать свежие расшифровки наиболее важных сообщений. Почти ежедневно «С», глава Секретной разведывательной службы, посылал в резиденцию премьер-министра ящик с наиболее важными материалами. Сбору этих данных во многом способствовало проведение операции «Ультра», и не в последнюю очередь успехи польских специалистов по взламыванию шифров, сумевших дешифровать «Энигму», и специалистов из Блетчли-Парк, взламывавших немецкие шифровальные коды.

Прекрасной иллюстрацией способности Черчилля сохранять здравый смысл и стараться применять нетрадиционный подход может служить его любовь к спец операциям. В борьбе с нацизмом для премьер-министра хороши были любые идеи. Черчилль всегда питал особое пристрастие к «потешным» операциям, как он их называл, всю жизнь ему будоражили кровь тайные агенты и секретные коды, слежка и конспирация. Ведение военных действий с применением необычных методов и средств великолепно вписывалось в выработанную им общую военную стратегию, заключавшуюся в том, что прямое военное противоборство на территории континентальной Европы будет стоить больше жизней и ресурсов, чем если борьба будет вестись окольными путями.

Такова была подоплека Галлипольской операции в Первую мировую войну, и она же лежала в основе Итальянской и планируемой Балканской кампаний в так называемом «мягком подбрюшье Европы» во Вторую мировую. В период между двумя войнами Черчилль был убежденным сторонником теории о том, что деньги, потраченные на сбор и сопоставление разведданных, почти никогда не бывают потрачены впустую. В 1909 г. он сыграл решающую роль в создании MI5, а пять лет спустя, накануне Первой мировой войны, способствовал созданию особого подразделения Адмиралтейства, являвшегося ведущим криптографическим органом Великобритании и получившего название Комната 40.

Всю жизнь – служа младшим офицером, писавшим донесения в Министерство иностранных дел, в Индии в 1890-х гг., освещая в качестве военного корреспондента события на Кубе, принимая непосредственное участие в Англо-бурской войне – Черчилль поддерживал связь с британской разведкой. Он настоял на участии секретных служб в Гражданской войне в России, в подводной войне в 1914–1915 гг., и даже во всеобщей забастовке. После Второй мировой войны он продолжал оставаться активным участником большой игры разведслужб, а затем высоко ценил их использование в «холодной войне».

Тесные связи Черчилля с британской разведкой способствовали созданию частной шпионской сети, оказавшей ему неоценимую помощь в «дикие годы»[98]. Во время войны с помощью тайного агента, носившего имя Алан Хиллгарт, он сумел подкупить несколько высокопоставленных чинов из окружения Франко, заручившись таким образом нейтралитетом со стороны Испании. Лорд Галифакс находил неприятным, как он это называл, «подсовывать конверты на поле для гольфа», но Черчилль всего-навсего считал, что действует в традициях английской дипломатии восемнадцатого века, когда в подкупе не видели ничего постыдного.