Читать книгу "Заложник. История менеджера ЮКОСа - Владимир Переверзин"

Петь я не умею, да и желания это делать у меня нет. У других осужденных, видимо, тоже. Желающих набирается немного. Под угрозой честь мундира! Как же, осужденные петь не желают! Начальник отряда вызывает по одному к себе в кабинет отказников, коих набралось больше, чем пол-отряда. В их числе и я. Отстояв очередь, я захожу к нему в кабинет.

«Почему вы, Переверзин, отказываетесь принимать участие в воспитательных мероприятиях?» – спрашивает меня начальник.

«Я петь не умею», – честно отвечаю я.

«Поймите, это в ваших же интересах. Не пойдете – я в личное дело рапорт напишу, что отказались выполнять требования администрации, характеристика будет у вас плохая, на УДО не уйдете», – продолжает убеждать меня он.

Понимая, с кем имею дело, я соглашаюсь. «Хорошо, – говорю я, – спою»…

Запевалой был осужденный за нанесение тяжких телесных повреждений Антон К., который в моем понимании неплохо пел. Нам достается припев. После нескольких репетиций наш отряд в полном составе выходит на сцену клуба, пред очи скопища людей в погонах.

Антон затягивает:

И пускай наше детство не кончится,

Хоть мы взрослыми стали людьми,

Потому что родителям хочется,

Чтобы мы оставались детьми.

Хор, состоящий из маньяков, убийц, насильников, грабителей, разбойников, террористов, путая слова, подхватывает:

Родительский дом, начало начал,

Ты в жизни моей надежный причал.

Родительский дом, пускай добрый свет

Горит в твоих окнах много лет.

Песню по очереди поет вся зона. Мы занимаем второе место. Начальство колонии радостно отчитывается о перевоспитании осужденных. Из нас поощрение получает только отрядный запевала Антон, а мне удается избежать рапорта о нарушении…

Когда я рассказал жене о том, что пою в хоре, сначала она мне не поверила. Потом, памятуя об отсутствии у меня слуха и голоса, долго смеялась. Смялся и я, когда смотрел на серьезные лица сотрудников колонии, которые внимательно слушали нас и оценивали выступление.

«Господи, куда я попал? – думал я в те минуты. – Это же настоящий дурдом!»

Как здесь не вспомнить эпизод из книги Алексея Толстого «Приключения Невзорова, или Ибикус». Вынужденные покинуть Россию после революции, герои открывают бордель в Стамбуле. На открытии полковник Ртищев просит Невзорова спеть.

«Но я же никогда не пел!» – отвечает граф.

«Я вам приказываю», – настаивает полковник.

Невзоров запевает. При первых словах Ртищев в отчаянии обхватывает голову руками, а пьяный деникинский офицер, сидевший неподалеку, говорит: «Расстрелять!»

Мне же хотелось сказать: «Господа офицеры, читайте русскую классику»…

После выступления в хоре мне было уже ничего не страшно, и я добровольно записался в участники спартакиады, посвященной 23 Февраля. Я подал заявку на участие сразу в нескольких дисциплинах – жим гири, перетягивание каната и биатлон. По хорошо знакомой мне по маршировкам аллее надо было пробежать на лыжах и снежками сбить мишени – поставленные на столы пустые бутылки.

Председатель спортивной секции – Андрей, осужденный за изнасилование и убийство, – бросает на меня оценивающий взгляд. Моя пополневшая за годы нахождения в тюрьме фигура не внушает ему доверия. Но уступая моему напору, почесав голову с вытатуированной мишенью на затылке, он нехотя включает меня в состав участников.

Администрация колонии со всей серьезностью подходит к подобным мероприятиям. Для их освещения (и прославления начальства) приглашается местная пресса. Любопытным журналистам в диковинку смотреть на дрессированных, бегающих и прыгающих зэков, которые моментально забудут об исполняемых ими трюках, едва их выпустят из клетки. Зрелище это привлекает толпы зевак из сотрудников колонии и осужденных, которые яростно болеют за команды из своих отрядов. Крики, шум и веселье царят в этот день в колонии.

Получив видавшие виды лыжи и палки, надев чудом подошедшие мне ботинки, я выхожу на старт. Трасса начинается от локального сектора адаптационного отряда и идет по аллее в горку. Надо пробежать вверх, там развернуться, вернуться вниз и поразить приготовленными снежками цели. Все готово к эстафете, но погода подвела. Снег подтаял, и на аллее очень скользко. На старт выходит несколько участников сразу, но по команде «На старт, внимание, марш!» они не могут тронуться с места. Пробуксовывая на месте, они валятся друг на друга. Поднимаемые заботливыми товарищами, они встают на ноги и падают опять. Наблюдая за этой кучей-малой, я сам едва не падаю от смеха. Хохочет вся зона, наблюдающая эту комичную картину. Кое-как встав на лыжи, зэки с трудом, по многу раз падая и вставая, преодолевают аллею и опять, падая и вставая, возвращаются назад. Судья из числа осужденных с секундомером в руке беспристрастно фиксирует результаты. Наступает моя очередь, и я выхожу на старт.

«Главное – увернуться от падающего соседа и оторваться на несколько шагов от конкурентов, – разрабатываю я стратегический план. – Ну а дальше – дело техники!»

Мой папа был тренером по лыжным гонкам, и я с детских лет много времени проводил в расположенном неподалеку от дома Битцевском лесопарке, где наматывал круги на лыжных трассах. Привычку эту я сохранил и в зрелые годы и не бросил ее после освобождения. Меня и сейчас можно встретить в том же парке, на тех же трассах.

Несмотря на набранный вес, со словами «Ну сейчас я вам покажу, как надо ездить» я сжимаю зубы и что было сил рву вверх по аллее коньковым ходом. Пролетев аллею на одном дыхании, я мигом возвращаюсь назад и, поразив снежками несколько целей, устанавливаю местный «мировой» рекорд. Это был мой звездный час!

Зрители немеют – от меня никто не ожидал такой прыти. Мой стремительный марш-бросок не остается незамеченным приглашенными журналистами. Они осветили это событие в местной газете, напечатав статью с моей фотографией под названием «Вместо Куршавеля – Мелехово…». Из надежных источников мне стало известно, что статья эта имела большой резонанс в местных кругах и стала предметом обсуждения на коллегии и планерке УФСИН Владимирской области. Для меня статья обернулась профилактической беседой с сотрудниками оперативного отдела колонии, после которой я всегда обходил стороной многочисленных журналистов, полюбивших приезжать в нашу образцово-показательную колонию. К большому недовольству начальника оперативного отдела, его вызывали на ковер и ругали за то, что Переверзину в колонии курорт устроили! После такого разбора полетов количество недоброжелателей у меня увеличилось на еще одного человека, очень опасного и влиятельного.

Рекорд вызвал уважение среди осужденных и поднял мой авторитет в колонии. Андрей скажет мне, человеку, прозанимавшемуся полжизни борьбой: «А мы думали, что ты бумажный человек. Тяжелее ручки ничего не поднимал…»

Еще долго зэки говорят мне: «Ну, Иваныч, ты даешь! Молодец!» – и жмут руку. Каждый день мне приносит новые знакомства, порой очень интересные. Я обрастаю связями в криминальном мире. Сотрудники колонии, напротив, мне кажутся все на одно лицо, и я долго не могу запомнить, кто есть кто. Я путаю режимника с оперативником, начальника воспитательного отдела с пожарником, и долго пристаю к Роме Е. Тыкая пальцем через решетку локального сектора в проходящих мимо людей в форме, я не устаю его спрашивать: «А это кто? А это?»