Читать книгу "Безумный поклонник Бодлера - Мария Спасская"

А между тем выгнанный за пьянство из парижского поместья графини де ля Мер конюх Лаврушка Фокин уселся в пролетку и крикнул извозчику:

– Гони в Лефортово!

Резвые лошадки припустили по мостовой, увозя пропойцу в клетчатом костюме подальше от вокзала, где все еще с недоумением крутил головой обобранный юнец. На француженку-графиню Фокин не сердился. Дура баба любила все русское – тройки, сани, русских мужиков и терпела выходки Лаврентия до тех пор, пока тот не уморил по пьяному делу двух лучших графских лошадей. Ну, после этого держать такого конюха было бы совсем уж глупо, и Фокина выгнали из графских покоев в шею. Хорошо хоть, купили билет до Москвы. Но денег не дали, и браслетик восторженного молокососа оказался теперь как нельзя более кстати. Фокин вытряхнул браслет из рукава, куда притырил после того, как вынул у простофили из кармана, и попробовал на зуб. Увлеченный осмотром добычи, он не заметил, как внимательно в него вглядывается жандарм на привокзальной площади. Служивый буквально пожирал разжалованного конюха изучающим взглядом и морщил лоб, будто что-то припоминая. И вот наконец лицо его осветилось гримасой узнавания. Ну да! Конечно! Это же Семен Гомельский, бомбист-народоволец! Именно Гомельский на той неделе бросил бомбу в проезжавшую по Стромынке карету его сиятельства графа Закревского. Задержанные члены террористической группы позже рассказывали, что Гомельский тут же сбежал во Францию. Но в охранке им не поверили, решили, что врут. Дружка выгораживают. Фотографические изображения бомбиста разослали по всем жандармским управлениям, обещая за преступника изрядную премию. За живого ли, за мертвого – все равно. Короткая рука в форменном кителе быстро сунула в рот свисток, вторая принялась на ходу расстегивать кобуру, вынимая револьвер, а ноги уже несли жандарма следом за пролеткой. Шум на привокзальной площади на мгновение перекрыл резкий звук свистка, похожий на пароходную сирену. Затем сирена взвыла снова, и полицейский, раздувая щеки и продолжая отчаянно свистеть, запрыгнул в проезжавший мимо автомобиль, потрясая над собою револьвером.

– Стой, мерзавец! – кричал он на ходу, адресуясь к извозчику пролетки. – Стой, по лошадям стрелять буду!

Тот, испугавшись угрозы, покорно затормозил в районе Аптекарского переулка. Из пролетки зайцем выпрыгнул пассажир и со всех ног устремился к ближайшей подворотне. Никаких грехов за собой бывший конюх не знал, если, конечно, не принимать в расчет треклятый браслет. И, главное, маки оказались даже не серебряные, вот ведь незадача! Но вещь явно стоит денег, и бросать ее так просто не годится. Нырнув в знакомую подворотню, Лаврентий кинулся к трехэтажному дому, у которого росла раскидистая сирень, и, оглядевшись по сторонам, сунул ворованное в дыру от вывалившегося из стены кирпича. Припрятав добычу, он припустил к огораживающему дворик высокому забору. Забор был кирпичный и гладкий, и перебраться через него оказалось не так-то просто. Подтянувшись на руках, Фокин перекинул уже было ногу на другую сторону, но что-то обожгло его бок, затопив тело нестерпимой болью. Последнее, что он увидел, падая на землю, – это бордовое лицо запыхавшегося жандарма и его выпученные от радости глаза.

– Ну что, добегался, сукин ты сын Гомельский! – свистящим шепотом выдохнул он.

Лаврентий хотел сказать, что никакой он не Гомельский, но не сумел – тьма накрыла его с головой, увлекая в бездну. Последняя его мысль была о браслете, который так и остался лежать в стене.

* * *

Москва, наши дни.

У проходной жилого комплекса на Юго-Западе уже третий месяц стоял припаркованный ничем не примечательный синий трейлер. В салоне, под завязку набитом техникой слежения, повисла напряженная тишина. Два сотрудника службы внутренней безопасности крупной химической корпорации, не отрываясь, смотрели на монитор, на котором отображалось все, что происходит в пентхаусе элитного жилого комплекса.

– Седой окончательно свихнулся, – раздраженно проговорил тот, кто сидел за монитором.

– Согласен, – сдержанно откликнулся человек в очках.

– Сначала убивал кого ни попадя, – продолжал раздражаться первый. – Начал с того, что переоделся Федуловой и заколол ее мужа, передушил и перерезал всех ее родственников. Затем притащил к себе Левченко. Теперь приволок саму Федулову. А ведь я просил Седого, чтобы заканчивал валять дурака. Надоело откупаться от полиции. Меня еще в прошлый раз предупредили, чтобы я угомонил своего гениального маньяка, если не хочу неприятностей. Седой не понимает, что из-за его глупых игр в войнушку годами отлаженная система может рухнуть как карточный домик. Сейчас он начнет стрелять, соседи вызовут полицию, и все его подвиги станут достоянием общественности.

– Процесс производства продукта отлажен, формулы находятся у шефа. Честно говоря, я не вижу необходимости в дальнейшем присутствии Седого. Вероятно, пора докладывать наверх, – задумчиво протянул обладатель очков.

Его напарник снял трубку стационарного телефона и, дождавшись ответа, по-военному четко отрапортовал:

– Первый пост беспокоит. Подопечный не внял последнему предупреждению и на этот раз взял заложников. Держит в своей квартире. Да, вооружен. Похоже, планирует убить. Жду дальнейших распоряжений. Вас понял. Разрешите выполнять?

* * *

Услышав голоса, Володя вскинул голову. При виде меня в глазах его промелькнул неподдельный страх.

– О, приятель наш очнулся. Имеешь что сказать? – заметив выражение испуга на Вовкином лице, весело прокомментировал биолог. Он направился к стулу и рывком сорвал пластырь с губ пленника.

– Кира, стреляй! – сразу же закричал Левченко, и я поняла, что Лев боится отнюдь не за себя. – Даже не раздумывай! Стреляй в меня, и все!

– Он дело говорит, – одобрил Крутицкий. – Убей его и живи. Весь мир открыт перед тобой.

– Вов, я не могу, – с надрывом всхлипнула я. – Ты должен вернуться домой. Тебя там ждут.

– Все это чушь. Чушь, поняла? Жми на спуск, Кира! Жми! Слышишь?

Глаза у Вовки были такие, что я хотела прямо сейчас, на этом самом месте, умереть. Это я виновата во всех его бедах. Виновата в том, что он уехал из Москвы. Виновата, что его дочь стала инвалидом. И в том, что от него ушла жена. Вовка должен жить. Он заслужил. Пусть Герман Игоревич меня застрелит. Моя жизнь никому не нужна, а Льва ждет маленькая Кира.

– Выбираю себя. Я готова умереть, – быстро выпалила я, обращаясь к Крутицкому. – Стреляйте же! Ну, что же вы?

– Э-э, чего захотела, – протянул биолог, обходя меня со всех сторон и осматривая с ног до головы, точно диковинную зверушку. – Сама стреляй! Вот тебе оружие, а там уже решай, кому жить, а кому умереть.

Прежде чем вложить мне в руку пистолет, он вынул из внутреннего кармана куртки и протянул новенький паспорт, права и пачку валюты. Я пролистнула документы, взглянула на свою фотографию и криво усмехнулась: