Читать книгу "Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов"

Командир этой радиостанции, в то время старший сержант, Александр Данилович Ушаков-Убогий жил в Москве, мы с ним изредка встречались. Радистов, вскоре умерших от ран, похоронили на окраине Хойников.

В 1967 году мы с женой и сыном отдыхали в Лоеве. Раскинувшийся на высоком берегу Днепра, напротив устья реки Сож, впадающей в Днепр, город очень живописно выглядит, особенно со стороны Сожа, куда мы обычно ездили на лодке рыбачить. Глядя на знакомые со времен войны панорамы, я вспоминал минувшие события. В дождливую погоду мы с сыном ходили на то место, где я лежал в щели под бомбами, сыпавшимися с пикирующих Ю-87.

Во время нашего пребывания в Лоеве состоялся слет бывших партизан, посвященный 25-летию их выхода из немецкого тыла. Я помню, как это происходило в 1943 году: в лесу, бродом, через небольшую речку выходила колонна пестро одетых частично в штатском, частично в немецких френчах и шинелях, вооруженных немецкими автоматами людей. Поэтому я с интересом принял приглашение наших хозяев, у которых мы снимали комнату, поехать с ними на место слета. Он проводился там, где во время войны был партизанский штаб, в частично заболоченном лесу. Здесь уже были восстановлены штабная землянка, колодец, с тех времен сохранились остатки лагеря. Примерно через два часа пути на машине проехали деревню Хатки, до которой осенью 1943 года мы с боями и потерями шли около двух месяцев.

Позже, в 1986 году, мне удалось побывать и в Хойниках. Там поставлена стела с табличкой, указывающей, что город был освобожден кавалеристами-доваторцами, сохранились остатки многочисленных блиндажей и землянок, однако могил радистов, погибших от взрыва противотанковой мины, я не нашел.

Неподалеку от города Хойники в лесу корпус остановился для получения пополнения после неудачной попытки прорыва в тылы врага. Здесь произошло очередное событие, коренным образом изменившее мое положение. Потеряв «теплое» и относительно безопасное место радиста штабной рации, оказался в полку, в самом пекле войны.

Из радистов штадива-4 в телефонисты 11-го гвардейского кавалерийского полка

На краю большой поляны в глухом сосновом лесу, недалеко от расположения эскадрона связи дивизии, стоял наш газик с рацией. Я, освободившись от ночного дежурства и успев немного поспать, вышел из машины с полотенцем и котелком воды, чтобы умыться. В это время на той же поляне проходило распределение прибывших в дивизию с пополнением связистов. Помощник начальника штаба дивизии по связи, хорошо знакомый мне рыжий майор Добровольский, часто бывавший на нашей рации, держа в руках список, выкликал фамилии и объявлял вызванному, куда он направлен.

Прислушиваясь вполуха к происходящему на поляне, я вдруг услышал, что выкликают мою фамилию. Наскоро подпоясавшись, подошел. Добровольский, с нескрываемым удивлением увидев меня, прочел, что я направлен во взвод связи 11-го кавалерийского полка. Представитель оттуда — связной солдат из штаба полка — меня ждет.

Сколь бы неожиданным ни было это явление, я мгновенно сообразил, что оно явно заранее спланировано Сковородко. Я с некоторых пор стал замечать явную его ко мне неприязнь, особенно обострившуюся после двух эпизодов, ранее рассказанных: нарушение мною его запрета отвечать на радиовызовы и инцидент с его приятелем капитаном — заместителем начальника штаба по комсомольской работе, развлекавшимся на рации с двумя девушками — машинистками штаба, выставленного мною из помещения и пообещавшего «припомнить» мне это.

Сообразив, что в составе прибывшего пополнения Сковородко, вероятно, нашел мне замену, я, затаив обиду, наскоро собрал свое нехитрое солдатское имущество — шинель, вещмешок, карабин (к сожалению, давно не чищенный), лопатку, котелок, противогаз — и, никому из экипажа рации ничего не сказав, в сопровождении связного отправился в штаб полка. Впрочем, и прощаться-то было не с кем: кроме радиста-сменщика, сидевшего за пультом, на месте никого из экипажа не было. Подозреваю, что они, зная о том, что должно случиться, предпочли избежать неприятной сцены с неизбежным выяснением отношений.

Много лет спустя, встретившись со служившими вместе со мной в одном взводе старшим сержантом командиром расчета Пашей Орзуловым, командиром рации 5-ТК старшим сержантом Александром Ушаковым-Убогим и командиром радиовзвода лейтенантом Березиным (по переписке: он был болен и приехать в Москву не мог), я убедился в правильности своего предположения. Александр Данилович Ушаков-Убогий вспомнил, что после моего ухода на РСБ-Ф работал радист первого класса.

Мне очень хотелось повстречаться со Сковородко после войны и услышать из первых уст его объяснение по поводу, на мой взгляд, непорядочного поступка. Ведь он вполне мог мне заранее объяснить свое намерение взять на мое место более квалифицированного радиста, и это было бы мною понято. Однако в списке ветеранов корпуса, составленном первым его председателем подполковником А. Д. Тарасенко в Армавире (его копия у меня есть), Сковородко не значится. По словам Н. А. Березина, он, по слухам, учительствовал где-то в Могилевской области.

Неподалеку, километрах в трех от штаба дивизии, мы с моим провожатым оказались уже вблизи передовой, где, несмотря на затишье, потрескивали пулеметные очереди, изредка с завыванием падали мины.

— Вон тот лесок, — сказал мой спутник, — у противника.

Пришли к расположению штаба полка. Представился командиру взвода связи, лейтенанту, фамилию его не запомнил. Отделение радистов: всего двое — командир, сержант, казавшийся мне тогда пожилым, хотя ему было что-то около 30 лет, и я. Радиостанция одна — РБМ (радиостанция батальонная модернизированная), но к ней нет запасных батарей, а имевшиеся уже истощились.

— Пока привезут батареи, будешь в распоряжении сержанта, — сказал лейтенант.

Так началась моя новая служба во взводе связи полка.

Близость к переднему краю здесь ощущалась значительнее, чем при штабе дивизии: неутихающая «музыка» фронта — канонада, оружейная и пулеметная стрельба, грохот разрывов мин и артиллерийских снарядов, часто достигавших расположения штаба.

Быть в распоряжении старшины мне пришлось лишь несколько дней, выполняя в основном караульную службу и изнурительные работы по сооружению блиндажей для штаба полка при передислокациях. И лишь один из этих дней запомнился надолго, потому что тогда я впервые по-настоящему «понюхал пороха». Вообще-то не впервые: мне уже приходилось побывать под артиллерийским обстрелом во время первой оккупации Ростова и при штабе дивизии, но непосредственно на переднем крае фронта бывать не пришлось.

В это время эскадроны полка вели затяжные бои, преодолевая упорную оборону противника. Местность была открытая, поэтому в течение дня доставить на передовую боеприпасы и питание старшине хозяйственного взвода не удавалось: все подходы жестоко простреливались минометным и артиллерийским огнем, а ходы сообщения не были вырыты. С наступлением темноты удалось подвезти все необходимое поближе, настолько, насколько позволяли осветительные ракеты, непрерывно взлетавшие из немецких траншей. Мне и писарю штаба полка поручили доставить на передовую питание.