Читать книгу "Квартира, муж и амнезия - Наталья Светлова"

— Тамара, я не могу, я не хочу об этом говорить, — глухо ответила Рита.

Матвей попытался поймать в зеркале ее взгляд, но увидел только темную макушку. Рита сидела, запустив в волосы пальцы, опустив лицо, и то ли сама покачивалась из стороны в сторону, то ли отзывалась на покачивание рессор.

— Матвей, скажите, а Гришку этого теперь судить будут, да? За то, что он Толика моего с лестницы столкнул? — не добившись ответов от Риты, Тамарочка переключилась на Матвея.

— Боюсь, Тамара, его вина недоказуема, — сказал Матвей, стараясь не отвлекаться от дороги.

— Как — недоказуема? Он же сам признался! — удивилась Тамарочка.

— Боюсь, что, если дело дойдет до суда, он точно так же сам откажется. Да и вряд ли в милиции уголовное дело откроют, они уже все списали на несчастный случай.

— Как — списали? А зачем же тогда следователь в палату приходил? И вы говорили, что кожу под ногтями нашли…

— А это, Тамарочка, психическая атака была, чтобы Гриша растерялся и в грехах своих покаялся. Севка знакомых ребят из милиции попросил поприсутствовать. Если бы Гриша при них признался, они бы дело открыли. А так — несчастный случай, вопрос закрыт.

— Вот ведь как, погиб человек, и никому дела до него нет, и никто убийцу не осудит! — завсхлипывала Тамарочка, а Рита подняла голову и сказала:

— Тамарочка, по-моему, ему досталось. По заслугам.

И та затихла до самого дома, видимо, как и Матвей, не поняв, кому досталось по заслугам, Грише или Толику.

Знакомый подъезд встретил их тишиной и безлюдьем. Даже консьержки почему-то не было на месте. У лифта Матвей слегка задержался, решая, ехать ли с Ритой в квартиру или уже закончить проводы. Посмотрел на ее осунувшееся отрешенное лицо и почувствовал такой острый приступ жалости, что поспешно шагнул в тесноватый для них троих лифт. Попытался встать рядом с девушкой, но Тамарочка как-то так развернулась, тыкая в электронный замок кнопкой ключа, что Рите пришлось прижаться в одном углу лифта, Матвею — в другом. Пока поднимались на третий этаж, он пытался поймать взгляд Риты, но та смотрела в пол, и к моменту, когда лифт открыл двери, Матвей почувствовал, как внутри его поднимается глухая тоска и усталость.

— Зайдешь? — наконец-то посмотрела на Матвея Рита, подойдя к двери квартиры. Посмотрела, будто не видя его. Будто он — не в центре ее взгляда, а так, где-то сбоку, мелкая деталь большой картины.

— Нет, Рита, спасибо, мне в офис пора! Работать надо. — Матвей сам не ожидал, что его голос окажется таким сухим. Таким жестким. Таким шершавым.

— Да, в офис, — встрепенулась Рита, и в глазах промелькнул отблеск возвращения.

Но Матвей, не заметив, продолжал:

— Твое заявление об отпуске я подписал, отдыхай пока.

Он развернулся и пошел вниз по ступеням, то ли ожидая от Риты оклика, то ли желая, чтобы она оставила его в покое. Дотопал до второго этажа и, разозлившись на себя за дурацкую раздвоенность, дальше по ступенькам побежал, решительным шагом пересек фойе первого этажа, перешел дорогу, открыл машину и включил зажигание. И тут зазвонил его мобильник.

— Матвей Алексеевич, это Тамарочка. Я вашу визитку нашла, вспомнила, что вы обещали с похоронами помочь…

— Да, да, конечно, — откашлялся Матвей, прогоняя острое чувство досады, что услышал вовсе не тот голос, на который рассчитывал, — что от меня требуется?

— Вы знаете, только что соседка от матери Толика звонила, говорит, ей плохо стало. Мне нужно срочно туда ехать, это в Бибиреве. Подвезете?

— Спускайтесь, Тамара, я тут, в машине уже сижу, — устало сказал Матвей. В Бибирево так в Бибирево. Все лучше, чем сидеть в офисе и копаться в собственных ощущениях.

* * *

— Давай, давай, Колян, чуток на себя прими!

Четверо мужиков-могильщиков ловко опускали заколоченный гроб в яму, расковырянную накануне в мерзлой земле и присыпанную выпавшим ночью снежком. Матвей равнодушно смотрел, как опускается обитый черной тканью ящик, как мужики вытягивают из-под него широкие стропы, как ждут чего-то, опершись на лопаты.

За последние несколько дней он устал так, как не уставал никогда. И усталость была не физической, хотя хлопот и суеты с похоронами Толика на него свалилось предостаточно. Выполняя свое обещание Тамарочке и отчасти заглаживая вину за то, что втянул ее в неприятные разборки в больнице, Матвей полностью взял организацию похорон на себя. Сама Тамарочка, похоже, растеряла остатки неуемной, казалось бы, энергии. Ее только и хватило, что выхаживать мать Иволгина, одинокую пенсионерку, которая слегла от горя. Поэтому на Матвея свалилось все: и о месте на кладбище договориться, и гроб с венками заказать, и о транспорте позаботиться. Похоронить человека на московском кладбище оказалось не так-то просто. Матвей, наверное, так бы и не прокрутил скрипучую шарманку из «нельзя», «не положено», «нет возможности», на смазку которой похоронные клерки всех мастей запрашивали слишком уж жирные суммы. Он собирался было сдаться и объявить Тамарочке и мамаше Иволгина, что не будет им могилы на кладбище, а будет урна с дорогим прахом — на кремацию похоронная машина соглашалась гораздо легче, — но тут к делу подключился Севка, поднял какие-то свои связи, и все свершилось, как по волшебству. И место нашлось на Капотнинском кладбище, и катафалк подали прямо к подъезду, и несколько венков достались бонусом к обитому черной тканью гробу.

Проводы Толика Иволгина в последний путь обошлись Матвею в круглую копеечку, а вместе с расходами на слежку за Гришей, на обустройство места действия финала истории с самозванцем-мужем и на мзду оперативникам за хлопоты его кошелек отощал более чем на три тысячи долларов. Однако не эта, в общем-то не фатальная, финансовая брешь огорчала Матвея. И хлопоты, и расходы — все казалось пустяком на фоне отчуждения, которое возникло между ним и Ритой. Пять дней назад, разозлившись на нее за молчание и странные тайны, он приказал себе быть мужчиной, прекратить распускать слюни и не позволять водить себя за нос. И теперь, разглядывая исподтишка Ритину фигурку в терракотовом пуховике, ее руки в черных перчатках, тискающих букетик белых, будто восковых, калл, и боясь заглянуть ей в лицо, почти скрытое капюшоном с меховой опушкой, Матвей очень ясно понял: вся его суета и беготня последних дней, все так охотно принятые на себя похоронные хлопоты — попытка вытеснить из головы мысли об этой женщине.

— Мотенька, ты пойдешь землю кидать? — осторожно тронула его за руку мама, и Матвей очнулся от дум.

Тамарочка, придерживая под локоть грузную старуху в черном, вела ее к кучке земли у могилы. Та, опираясь на Тамарочкину руку, дотянулась, взяла горсть и бросила землю в яму. Тамарочка проделала то же самое, и Матвей понял, что могильщики ждут, пока все присутствующие бросят по горсти земли на крышку гроба.

Присутствующих, кстати говоря, было не очень много. Кроме Тамарочки, матери Толика, Риты, Матвея и его мамы, неожиданно настоявшей на том, чтобы ехать на кладбище («Хочу посмотреть, как хоронят в Москве!»), в жидкой толпе у могилы переминались замерзшая консьержка Анна Макаровна, две старухи, видимо знакомые матери Толика, и двое растерянных мужиков лет сорока в куртках и трикотажных шапочках. Матвей подошел, кинул горсть земли в могилу и быстро отошел в сторону озябших мужиков.