Читать книгу "Крест и порох - Андрей Посняков"

Впрочем, учение пришлось скоро закончить – к поклонному кресту подошли Иван Егоров и его верный немец, оба перекрестились и поклонились новоявленной святыне, после чего атаман обратился к Матвею:

– У нас тут заковыка вышла, Серьга. Мы ведь уже не в первый раз из ратей языческих колдунов по медальонам их ярким золотым выбиваем. Как полагаешь, не может такого случиться, что они, дабы опасности избежать, носить их перестанут?

– Да я бы уж давно их в сумку прятал! – усмехнулся казак и покосился на Митаюки. Та отрицательно покачала головой. Серьга схватился за бороду, слегка дернул и продолжил: – Я бы спрятал, а язычники не станут. У нас, вспомни, князья и бояре тоже для сечи ярко одеваются, красуются. Хотя и ведают, что на таких воинов знатных в первую голову охота идет!

– Уверен ли ты в этом, казак? – переспросил Ганс Штраубе и тоже покосился на девушку.

– Знамо, уверен! – вступилась за мужа юная шаманка. – Нешто непонятно, что в амулете сем сила колдовская вождя каждого, защита от чужих заклинаний и основа своих. И захочет, а не снимет! Без амулета они простолюдинами враз становятся.

– Это славно… – переглянулись воевода с немцем и ушли.

– Зачем ты помогаешь им, несчастная?! – не выдержав, спросил престарелый Телейбе. – Ты же сир-тя! А они дикари!

– Я женщина, а не воин, – повернулась к нему Митаюки. – Я награда, а не добытчик. И раз уж воины сир-тя отдали меня дикарям, – она презрительно дернула губой, – раз они не смогли меня защитить, я останусь женой дикаря. Хорошей женой. Разве ты не знаешь, что из девушек сир-тя получаются самые лучшие в мире жены?

– А что будет с нами, скажи?! – встрепенулась одна из женщин.

– Ничего, – пожала плечами Митаюки. – Казаки любят воевать, но никогда не убивают пленных. Они их даже не охраняют!

Захваченные сир-тя переглянулись и тут же опустили головы долу.

– Хватит рассиживаться, нужно костер разводить, тушу разделывать, обед готовить. Сегодня будет очень много усталых голодных едоков.

Полон поднялся, послушно взялся за работу. Воины разделывали тушу, женщины относили корзины с мясом к кострищу, девицы побежали на огород за травами.

И не вернулись.

Встревожившись, за ними отправились матери – и тоже пропали.

Юная шаманка сделала вид, что ничего не заметила. А Матвей, разжигавший огонь, похоже, и вправду не обратил внимания. Священнику тоже было не до того – он истреблял остатки капища, выбрасывая черепа в воду, раскалывая любые изображения и знаки, нанесенные на деревяшки, разрывая циновки и полотнища с надписями. Маюни, понятно, скрылся где-то в направлении Устиньи.

К вечеру от полона в полста человек осталось всего десять сир-тя, самых старших, уже не боящихся ни насилия, ни смерти. Но ни того, ни другого пленники не дождались. У казаков хватало хлопот и без них.

Вытащенные к поселку, на открытое место «прямослойные», без сучков, бревна казаки раскалывали на доски – вгоняли в торец по обух топор, потом вместо него засовывали деревянный клин и гнали сильными ударами на всю длину, отшелушивая доски в два пальца толщиной, словно лучину от полена. За полдня таких досок удалось наколоть четыре десятка. Разметив натянутым шнуром, черненным углем, ровные края, казаки стали отесывать их топорами – в то время как другие чистили сосновые корни и сматывали их в бухточки…

Это было то, что происходило на виду. В глубине же леса, подальше от глаз попавшихся на пути казаков сир-тя, тоже шла работа. Неподалеку от брода казаки совершенно бесшумно ставили шалаши, а в паре верст далее их товарищи, рубя березы, валили их одну поверх другой. Деревья не чистили и не корили – только стесывали на острие макушки и кончики торчащих вперед сучьев и веток. То есть строили самую обычную засеку, но высотой не в полтора человеческих роста, а примерно в три. Что, впрочем, получалось довольно быстро: долго ли ствол у основания подрубить да десяток кончиков заточить?

Ввечеру, выставив дозорных, уставшая ватага провалилась в глубокий сон. Матвей Серьга оказался на этот раз в смене, и Митаюки, как всегда делала в такие дни, устроилась на ночь рядом, не желая бросать мужа одного. Когда лагерь стих, к ним пришел старый местный сир-тя, сел на землю, поджав ноги, с плохо скрываемым злорадством сообщил:

– Дети мои, мыслю, уже давно пришли в стан охотников на дикарей и поведали им о вашем приходе. За пару дней великие шаманы соберут самых сильных ящеров окрестных лесов, пригонят сюда и вытопчут вас, словно траву. А тех, кто выживет, отвезут в город семи берез и сожгут в утешение погибших и для устрашения бунтарей.

– Что он говорит? – тут же забеспокоился Серьга.

– Говорит, что через два дня сир-тя на нас нападут.

– Откуда такая доброта? – не поверил казак. – Почему старик решил нас предупредить?

– Так он не предупреждает. Это он нас запугивает.

– А-а, – успокоившись, вернулся к созерцанию сумрачной реки и зарослей Матвей.

– Где находится этот город? – перешла на язык сир-тя Митаюки.

– За бродом на второй протоке… Зачем спрашиваешь?

– Он большой?

– Да. Очень. Много, много сотен жителей. Зачем спрашиваешь?

– После того как мы разгромим охотников на дикарей, мы захватим этот город, разрушим в нем святилище и научим его жителей любить христианство.

– Ты обезумела, несчастная! Дикарям не по силам совладать с мощью великих шаманов, ведущих битву!

– Почему твои воины не сражались с нами, старик? – склонив набок голову, посмотрела на низложенного шамана Митаюки.

– Вас намного больше. Они бы погибли.

– Вот видишь… Воины сир-тя были готовы отдать все, лишь бы не умереть. А разве можно победить, страшась смерти? Эти дикари, в отличие от сир-тя, желают умереть со славой. Они постоянно идут за смертью. И смерть бежит от русских, оставляя победы у их ног.

– В тебе кипит обида, – вздохнул бывший шаман. – Обида за то, что воины твоего рода не смогли тебя оборонить, дева. Ты обижена на сир-тя за свой плен. Но твоя обида не спасет ни дикарей, ни тебя, когда начнется битва. Уходи, и ты уцелеешь.

– Ты так ничего и не понял, старик, – покачала головой Митаюки. – Скажи, знаком ли ты с учением Нине-пухуця?

– Этой проклятой всеми служительницы смерти? – Старика даже передернуло. – Не позорь себя поминанием ее гнусного имени!

– Когда-то она сказала мне, что жизнь может быть хуже смерти, – задумчиво вспомнила юная шаманка. – Напророчила, что найти себя получится, только предавшись мукам и позору. И я познала все. И жизнь хуже смерти, и муку, и позор, и презрение к себе самой. И знаешь, что я увидела по ту сторону?

– Что?

– Свет, старик. Новую мечту, новую жизнь, новый путь. Но теперь я знаю, что жизнь может быть страшнее смерти. Мне больше нечего бояться. Мы все умрем. И лучше сгинуть, добиваясь мечты, чем бессмысленно дряхлеть, ни на что не надеясь. Мы все умрем. Но второй путь не только длиннее, он еще и муторнее.