Читать книгу "Другие места - Николай Фробениус"

Теперь меня заботит другое.

Я все еще пишу, но мне это стало надоедать. Фразы пожирают мысли, роют в голове яму.

Сейчас ночь. На площади под окном, прислонившись к столбу, стоит какой-то человек. Я встаю и прижимаюсь лицом к стеклу. Человек как будто разговаривает со столбом, что-то ему шепчет. Потом он поднимает голову и идет дальше, на его лицо падает свет уличного фонаря.

Я снова сажусь к письменному столу, курю и пишу.

Закрываю глаза и пытаюсь придумать начало фразы, хоть что-нибудь, что поможет мне выбраться из той ямы, из которой я не могу выбраться.

Теперь.

Там.

Это там.

Вот оно.

Теперь я здесь.

Я бежал по улицам к гавани. Было четыре утра, я уже видел автомобили, стоявшие в очереди, чтобы, купив билет, въехать на паром, идущий в Данию. Миновав вереницу машин, я вбежал в здание морского вокзала и на деньги, которые мама перевела на мой старый счет, купил билет до Копенгагена.

Из телефона-автомата я позвонил домой. Сказал маме, что ненадолго уеду и что она не должна беспокоиться.

– Куда ты едешь?

– Я позвоню тебе завтра.

– Прекрасно.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Терпимо.

– Что-то не так?

– Нет, все в порядке.

– Что-то не так. Я же слышу.

– Это все таблетки, которые я принимаю. У меня от них кружится голова.

– Угу.

– И тошнит.

– Я понимаю.

– Надо будет поговорить с врачом, мне от них только хуже. Не могу к ним привыкнуть.

– Я тебе позвоню завтра, – повторил я.

– Прекрасно.

– Пока.

Несколько часов спустя я стоял у поручней и смотрел на пролив возле Дрёбака. Мысленно я разговаривал с мамой и отцом о том дне, давным-давно… Нет… я смотрел на воду и думал о безмолвном мире рыб… Мы, с умными глазами, плавали под водой, мимо меня кто-то проплыл, кто-то из родных, но я его не узнал…

На самом деле я стоял и смотрел на море, или на картины моря, как я обычно говорил, на остатки солнечного света, на волны, бьющиеся о борт парома. Я ненадолго закрыл глаза и ощутил на веках ветер и брызги соленой воды… Мне не хотелось думать о той картине, на которой были мама, отец и я на том же пароме, на той же палубе, в такую же погоду, и смотрели на те же скалы возле Дрёбака…

Не знаю, зачем я сел на этот датский паром… Чтобы вкратце повторить… или, вернее, подвести черту под чем-то, чего нельзя распутать, ведь ничего нельзя было связать, эту историю нельзя было разрешить… Что я вбил себе в голову? Что это игра, что я могу снова начать ее?… Я оказался в середине чего-то, у чего не было конца.

Я вдруг вспомнил одну фотографию из порнографического журнала, который нашел в ящике отца. Старик с длинными седыми волосами в соитии с молодой женщиной. Она лежала на животе на большом камне, а старик стоял сзади нее. Когда я первый раз увидел эту фотографию, я подумал не о том, кто они, этот старик и молодая женщина. Я подумал об отце. Представил себя на его месте, вот я изучаю эту фотографию, яркость цвета, я чего-то искал в ней, но чего именно?… В ней была какая-то двойственность, невинность и несчастье, у меня напрягся низ живота. Воспоминание о той фотографии вызвало у меня желание, это случилось так неожиданно, что я тут же забыл о датском пароме.

Трое ребятишек бегали по палубе. Ветер носил детские голоса. Я обернулся и посмотрел на младшего; расставив ноги, он стоял рядом со мной, держась обеими руками за поручни, и не отрывал глаз от поверхности воды. Может быть, это напомнило ему какую-то игру… компьютерную игру…

Я пошел по пушистым коврам коридора.

Игральные автоматы и сувенирные киоски выглядели пережитками старой жизни. Двадцать лет назад это была экзотическая зона с игральными автоматами и сладостями, каких не было больше нигде в мире. Пароходы целеустремленно превращались в спущенные на воду супермаркеты и в конце концов стали похожи на торговые центры, возведенные на всех перекрестках западного мира.

На таком пароме можно найти все, что только пожелаешь: можно посмотреть фильм или сходить к парикмахеру, напиться вдрызг, купить духи, проиграть все деньги, взять урок игры на гитаре, познакомиться с мексиканской или китайской кухней, поиграть с детьми, полюбоваться морем.

Все было узнаваемо и привычно, как в ближайшем от твоего дома супермаркете.

Сдаться – все равно что смотреть изнуряющий беззвучный фильм. Ты садишься в кресло, вытягиваешь ноги и погружаешься в беззвучное забытье, это ролик без начала и без конца. Ты ходишь по одним и тем же коридорам, ступаешь по одним и тем же мягким коврам, но не можешь понять, что за фильм ты смотришь. Как он называется, кто актеры, кто режиссер?… И вообще, смотришь ты фильм, играешь роль или только подглядываешь за кем-то?…

Я бродил по коридорам всех семи палуб и не мог отличить одну от другой.

Я снова вышел на верхнюю палубу, наступила ночь. Паром шел в темноте с помощью указаний, получаемых со спутниковых радаров. На скамье сидела женщина и курила сигарету. Я сел рядом и стал наблюдать в темноте за ее резко очерченным профилем; наверное, мне следовало что-нибудь сказать ей, но я слишком устал от блужданий по семи палубам парома…

Мы молчали, она курила. Я сбоку наблюдал за ней и вскоре забыл, что мне следовало что-нибудь сказать ей, что странно сидеть рядом с незнакомой женщиной ночью на борту судна и молчать.

– В начале вечера я сидела в ресторане, – сказала она, уронила сигарету на палубу и наступила на нее носком туфли. Она повернулась ко мне.

Лицо ее казалось бледным кругом, обрамленным ночной темнотой. Оно было маленькое. Такие, словно стиснутые, лица всегда внушают мне мысль о чем-то утраченном или недостигнутом, может быть какой-то более просторной форме. Ведь обозримое нам всегда представляется совершенным. Ее же лицо что-то скрывало, и мне хотелось сидеть и слушать ее, пока я не пойму, что же оно скрывает, а затем спуститься в каюту и погрузиться в вязкий сон.

Она продолжала говорить, голос у нее был мелодичный, и я думал, что мне приятно слушать ее и кивать.

Она говорила на мягком копенгагенском датском.

– Я сидела за столиком одна, потом подошел молодой человек и сел за мой столик, не спросив у меня разрешения. Я не знала, кто он, никогда в жизни его не видела. Он заказал себе какое-то блюдо, вино и ел, не говоря ни слова.

– Где это было, в кафетерии или в ресторане?

– В ресторане. В кафетерии я бы не обратила на это внимания. Там это было бы в порядке вещей, в этом известное очарование кафетериев. Но в ресторане я с таким столкнулась впервые. Это было странно. Официант решил, что мы пара, спросил, понравилась ли нам еда и что мы хотим взять на десерт. Пока этот незнакомец, толстый молодой человек, сидел за моим столиком, мне вдруг показалось, что он знает, кто я, что он следил за мной и должен рассказать или сделать мне что-то неприятное.