Читать книгу "Дар психотерапии - Ирвин Д. Ялом"

Хотя обычно я не веду записей во время сеанса (кроме нескольких начальных встреч), я всегда фиксирую описания снов — часто они очень сложные и включают небольшие, но очень содержательные детали. Кроме того, важные сны могут возникать в обсуждении снова и снова в ходе терапевтического курса, и потому очень полезно иметь о них подробные записи. (Некоторые терапевты считают обязательным просить пациента рассказать сон во второй раз, потому что расхождения между двумя описаниями могут дать знать о ключевых моментах во сне.) Я нахожу, что просьба повторить сон в настоящем времени часто оживляет его и погружает пациента обратно в сон.

Обычно мой первый вопрос посвящен эмоциям, связанным со сном. «Какие чувства вы испытываете в различных фрагментах сна? Каков эмоциональный центр сна?» Затем я прошу пациентов выбрать части сна и свободно ассоциировать с его содержанием. Или я сам могу выбрать многообещающие части сна, чтобы они поразмыслили над ними. «Просто в течение пары минут, — говорю я им, — подумайте о… (некоторой части сна) и позвольте своему разуму свободно парить. Думайте вслух. Говорите все, что приходит вам в голову. Никакой цензуры. Не пренебрегайте мыслями, которые кажутся глупыми или неуместными».

И, конечно, я спрашиваю о релевантных событиях дня, предшествующего сну (о «дневном осадке»). Я всегда находил очень полезной формулировку Фрейда — сон заимствует стандартные блоки из дневного осадка, но для того, чтобы образы стали достаточны для включения в сон, они должны быть усилены старыми выразительными эмоционально окрашенными тревогами.

Порой очень полезно бывает рассмотреть все фигуры сна как аспекты сновидца. Гештальт-терапевт Фриц Перлз, использующий ряд сильных техник в работе со снами, считал, что все во сне демонстрирует некий аспект сновидца, и просил сновидца говорить от лица каждого объекта во сне. Я помню, как лично наблюдал эффективную работу Перлза с человеком, которому приснилось, что его машина не заводится из-за не работающей свечи зажигания. Он попросил сновидца играть разные роли: машины, свечи зажигания, пассажиров — и озвучить каждого из них. Эта интервенция пролила свет на его промедление и ущербное противодействие; по его собственному определению, он не хотел пойти дальше в жизни, и Перлз помог ему изучить другие непройденные тропы и другие незамеченные жизненные возможности.

Глава 81. Узнайте о жизни пациента из его снов

Другое ценное использование снов не имеет ничего общего с бессознательным или с распутыванием искаженного сна или обнаружением его смысла. Сон — удивительно богатый гобелен, сотканный из самых значительных воспоминаний о прошлом. Простой отбор этих воспоминаний часто может стать ценным подспорьем. Рассмотрим такой сон:

«Я лежу в больничной палате. Сестра завозит коляску, покрытую старыми газетами, и ребенка с пунцовым лицом. «Чей это ребенок» — спрашиваю я. «Никому не нужен», — говорит она. Я поднимаю его, и содержимое его пеленки выливается на меня. Я кричу: «Мне он не нужен, мне он не нужен».

Ассоциации пациентки с двумя эмоционально окрашенными моментами этого сна: пунцовый младенец и ее крик «мне он не нужен» — видятся мне очень богатыми и глубоко информативными. Она размышляла о пунцовых детях, а затем подумала о желто-синих детях. Пунцовый ребенок заставил ее задуматься об аборте, который у нее был, когда она была еще в подростковом возрасте, и о той ярости родителей, когда те отказались разговаривать с ней и лишь настояли на том, чтобы она нашла работу после школы и держалась подальше от неприятностей. Затем она подумала о девочке, которую знала в четвертом классе. Она была голубым, то есть грустным ребенком, и в прошлом перенесла операцию на сердце, а затем исчезла, больше не вернувшись в школу. Наверное, она умерла, но, так как учителя пациентки никогда не упоминали о ней, она в течение долгих лет содрогалась от мысли о смерти как о внезапной случайности, уничтожающей без следа. «Голубой» также означал депрессию и заставлял вспоминать о ее хронически подавленных младших братьях. Она никогда не хотела иметь братьев и отказывалась разделить с ними комнату. И затем она подумала о «желтом ребенке» и острой форме гепатита, которым она заболела, когда ей было двенадцать, и как она чувствовала себя брошенной всеми друзьями все время, проведенное в больнице. Желтый ребенок напомнил ей о рождении ее сына и о том, как она была испугана, когда он после рождении заболел желтухой.

Другая эмоциональная сторона сна — ее крик «мне он не нужен» — также включала множество скрытых значений: ее муж не хотел, чтобы она рожала; ее собственное чувство нежеланности для своей матери; то, как ее отец десятки раз сидел на ее кровати и уверял ее, что она желанное дитя; ее собственный отказ от двух младших братьев. Она вспоминала, как, будучи десятилетней белой девочкой, пошла в недавно интегрированную преимущественно черную школу в Бронксе, где была «нежеланна» и подвергалась нападкам со стороны других учащихся. Даже несмотря на то, что школа была опасна, ее отец, атторней по гражданским правам, поддерживал интеграцию и отказался перевести ее в частную школу: еще один пример того, думала она, как ее родители не считались ни с ней, ни с ее интересами. И, что было наиболее уместным для нашей работы, она чувствовала, что нежеланна мне; она считала свою нужду во мне столь глубокой, что должна была скрывать ее, чтобы мне все это не надоело и я не решил освободить себя от ее лечения.

Если бы не ее сон, большинство из этих эмоционально окрашенных воспоминаний никогда не проявились бы в ходе нашей терапии. Сон предоставил материал для недель плодотворного обсуждения.

Личности, появляющиеся в снах, часто могут быть составными фигурами — они не выглядят как какие-то конкретные личности, но в них присутствуют части многих людей. Я часто прошу пациентов, если они все еще мысленно представляют сон и человека, сфокусироваться на его лице и высказаться по спонтанной ассоциации. Или же я могу предложить им закрыть глаза и позволить лицу трансформироваться в другие лица и описать мне, что они видят. Таким образом я часто узнаю обо всех типах исчезнувших индивидов: дядях, тетях, лучших друзьях, бывших любовниках, учителях, которые играли некую важную, но забытую роль в жизни пациента.

Иногда бывает полезно отвечать спонтанно, выразить некоторые из ваших собственных свободных ассоциаций со сном. Конечно, это может повлиять на работу, ведь только ассоциации пациента, а не ваши ведут к более полному видению сна, но так как я озабочен продвижением в терапевтической работе, а не некими умозрительными полными интерпретациями сна, это меня совершенно не волнует. Рассмотрим, например, следующий сон:

«Я нахожусь в вашем кабинете, но он гораздо больше. Ваши кресла кажутся больше и поставлены очень далеко друг от друга. Я стараюсь подобраться поближе, но вместо того чтобы идти, я ползу к вам по полу. Вы также сидите на полу. Затем мы продолжаем разговаривать, а вы держитесь за мои ступни. Я говорю вам, что не хочу, чтобы вы нюхали мои ноги. Затем вы прикладываете мою ступню к вашей щеке. Это мне нравится».

Пациентка многого не могла объяснить в этом сне. Я поинтересовался тем, почему я нюхаю ее ноги, и она описала свои страхи, что я бы увидел ее темную неприятную сторону и отверг ее. Но остаток сна представлялся ей таинственным и трудным для понимания. После чего я выразил свою реакцию: «Маргарет, это кажется мне очень детским сном — большая комната и мебель, вы ползете ко мне, мы оба сидим на полу, я нюхаю ваши ноги, прижимаю их к своей щеке — вся обстановка сна заставляет меня думать, что он представлен с точки зрения маленького ребенка».