Читать книгу "Дорога на Мачу-Пикчу - Николай Дежнев"

А дела наши были нехороши! Не то, чтобы я собрался запираться, просто очень хотелось знать о чем идет речь. Деньги?.. Какие деньги? Если виконта, то я ни копейки не получил.

— Вы имеете в виду обещанное де Барбаро?.. — выдавил я из себя, делая слабую попытку подняться.

— Вот видишь, — похвалил меня главный бандит, — можешь, когда захочешь! А говорят нет лекарства, вернуть память! Ну-ка, Дюбель!..

В предчувствии продолжения диалога я сжался, но тут в дальнем конце помещения произошло какое-то движение. Приподняв голову, я увидел разворачивавшуюся цепью штурмовую группу и понял, что медлить нельзя ни секунды. И действительно, стоило мне юркнуть на четвереньках за колонну, как подземный гараж взорвался грохотом десятка автоматов. Пространство взвыло от метавшихся и рикошетивших от стен пуль. Краем глаза я видел, как бежит к железной двери никем не замеченный главарь. Рядом со мной рухнул, как подкошенный, Дюбель. Человек не кровожадный, я схватил его автоматический пистолет и разрядил остаток обоймы в седого. Споткнувшись на бегу, тот начал картинно падать, но успел посмотреть в мою сторону. Как если бы наездом камеры, я увидел крупным планом его глаза, в них застыл смертельный ужас. Происходившее вокруг что-то сильно напоминало, но это ощущение шло вторым планом. Меня захлестнуло чувство триумфа: я сделал это! враг повержен! я победил!.. Хотелось орать во всю глотку и бить себя кулаком в грудь. Вот, оказывается, что имел в виду Карл, говоря об архетипе брутальности.

Стрельба в бункере тем временем стихла. Поднявшись с бетонного пола, я пошел навстречу моим спасителям. Руки дрожали, только теперь до меня дошло, что я убил человека. Хорошего или плохого, не в этом дело, когда на тебе кровь? Грех это, лихорадочно думал я, неподъемный, смертный грех! Солдаты снимали бронежилеты, передо мной в форме милицейского полковника стоял… седой! Выскочивший из-за его спины, обтянутый камуфляжем Дюбель выбил ударом башмака из моей руки пистолет.

— Захвачен на месте преступления с оружием! — констатировал полковник глумливо. — Теперь-то, мафиози, ты выложишь нам, где спрятал деньги!

Я попятился. В моей бедной голове все смешалось. Я ничего уже не понимал и не хотел понимать. Кто я?.. Где нахожусь?.. — какая разница! К чему цепляться за здравый смысл, когда окружающий мир безумен?

Между тем Дюбель двинул меня, не дожидаясь команды, в живот и осклабился. Какая в сущности разница, думал я, корчась от боли, кто тебя шлепнет? Тогда почему приятнее, если это сделают бандиты? Получается, ты все еще веришь в закон и справедливость?.. Что-ж верь, если с этой иллюзией тебе легче умирать! Потерпи немного, сейчас пристрелят, как собаку, и для тебя все кончится… — метались в воспаленном мозгу обрывки мыслей. — Скорость звука, ниже скорости пули, значит выстрела я не услышу, — догадался я в приступе предсмертной сообразительности, — и это прекрасно, меньше страдать! В ушах писком комара вибрировала готовая лопнуть струна. Я сжался в комок, начал считать: раз… два… три… вот сейчас, сейчас!..

Но шло время, а ничего не происходило. Точнее, происходило что-то, чего я не видел, хотя ощущал всеми клеточками тела. Нервное дрожание струны в невидимых динамиках сменилось знакомой с юности мелодией, боль под ребрами сама собой утихла. Все еще не веря в возможность спасения, я приоткрыл глаза… На меня, поступью голодной тигрицы, надвигалась обворожительных форм женщина. Неся на отлете подрагивающие груди, она на каждом шагу исполняла танец живота, от чего не стесненные обилием одежд чресла жили собственной жизнью. По-африкански вывернутые губы призывно улыбались, в огромных глазах горел сатанинский огонь.

Так это же совсем другое дело! — хрипло, но отчетливо произнес мой внутренний голос, и я подумал, что безумие не такая уж плохая вещь, в нем тоже можно найти свои маленькие радости.

За полуобнаженной красоткой с подносом в руках шел в костюме официанта… главный бандит… нет, милицейский полковник… нет, оба они, но в одном лице, и лицо это льстиво, по холуйски, улыбалось. Здесь же, на месте бетонной колонны, появился альков с кроватью под балдахином и массой подушек, которые заботливо взбивал Дюбель, или как его там, но тоже во фраке и с бабочкой под квадратным подбородком. Вид при этом у него был чрезвычайно ответственный и сосредоточенный. Закончив свое занятие, он легким движением откинул угол одеяла и, прихватив с собой седого, с достоинством удалился.

А жизнь-то налаживается! — мелькнула в голове затертая концовка анекдота и я пожалел, что тренировочный костюм не соответствует важности момента, но интуиция подсказывала, что и он мне вскорости не понадобится. Тихая музыка обволакивала. Избавляясь от деталей туалета, красотка тянула меня за руку к дверям рая. Как человек покладистый, я не сопротивлялся. Чего хочет женщина, того хочет бог! Послушного судьба ведет, а упрямца тащит! Ласковый теленок… нет, это уже из другой оперы. Соски ее тяжелых грудей упирались в меня стволами помповых ружей, низкий голос страстно вибрировал:

— Не говори им, где спрятал деньги, ты скажешь это мне!

Полупрозрачные трусики упали на пол, я был на все согласный. Деньги, так деньги! Спрятал, так спрятал! Почему же не сказать — скажу… но потом, не сразу! А там посмотрим, как карта ляжет. Ее руки обвили мою шею, под тяжестью содрогавшегося от страсти тела я рухнул на перины кровати. Я весь дрожал от охватившего меня желания… как вдруг из-за розового полога высунулась озабоченная физиономия Торквемады и инквизитор сходу осенил нас крестом:

— Pax vobiscum! Мир вам! Я тебя повсюду ищу, а ты тут сексом пробавляешься! — буркнул он недовольно. — Великий грех, сын мой, великий… — бросить человека на полпути к свободе!

Красотку с меня как ветром сдуло. Словно подброшенный в воздух, я вскочил на ноги и, сжав кулаки, пошел на инквизитора. Ярость моя не знала предела:

— Ну погоди, иезуитская морда, я с тобой, гнида, за все рассчитаюсь! Сколько женщин сжег на костре, не мог найти им лучшего применения? Опять шаловливые ручонки чешутся? Сам делом не занимаешься и другим не даешь!..

Я мог еще многое ему сказать, но Торквемада, надо отдать ему должное, не дрогнул. Смотрел на меня холодно, бледные губы сложились в саркастическую улыбочку.

— Гэнус хуманум! — процедил он сквозь зубы, — род человеческий, как же глупы твои дети! Неужели так трудно отличить лицедейство от жизни, пусть и бессмысленной? Или ты не слышал стрекотания камер? Или тебе ничего не подсказал саундтрек? Каюсь, не предупредил, но кто же мог предположить, что тебя затащат в свою резервацию киношники?.. Сначала их хотели поместить вместе с убогими творениями литераторов — как ни крути, а продукция одного пошиба — только уж больно они со своими стрелялками агрессивны. Вот и пришлось искать место для зоны в другом конце атриума, куда и спрятали от греха подальше героев большинства кино-поделок. Мог бы, между прочим, и без моей помощи догадаться — видел же, что хороших и плохих парней играют одни и те же актеры! Сюжеты, казалось бы, разные, а на головы зрителей льются одинаково мерзкие помои… — Торквемада приосанился и осенил себя крестом: — Слава Богу все обошлось! Если бы попался в лапы к телевизионщикам, тогда бы пропал совсем! Они бы тебя по сериалам до непотребства затаскали, а то и сам, объевшись «мыла», запросился в мир иной. Много в бытность свою инквизитором сжег я книжек, но, в сравнении с их скудоумной похабщиной, они кажутся мне теперь детскими сказками. Нет, сын мой, — вздохнул Томас, — настоящей жизни ни по ту, ни по эту сторону кинокамеры нет, один эксгибиционизм! Такова убогая человеческая сущность, ну а нам с тобой, вознеся хвалу Господу, пора продолжить наш путь…