Читать книгу "Прекрасная толстушка. Книга 1 - Юрий Перов"

Подходили они с предложением редко, за всю мою жизнь раза два-три, не больше. Однажды, много лет спустя, я у одного из этих смельчаков, когда мы с ним познакомились поближе, спросила, чего же он так долго выжидал? Он помялся, помялся и признался, что очень страшно было. И не просто боязнь отказа ему мешала, а что-то большое…

— Что-то необъяснимое, — смущенно пробормотал он.

— Наверное, это из-за моего роста и комплекции? — предположила я.

— Не только из-за этого… — ответил он.

— А из-за чего же?

— Не знаю, как сказать… Наверное, из-за того, что у вас внутри…

— Да? — сказала я и вспомнила слова скульптора, который с пьяной категоричностью отрубил Илье: «Она больше женщина, чем ты мужчина».

Наверное, и этот храбрец имел в виду что-то похожее…

3

Человек же, которого я не узнала, и не думал прошмыгивать мимо или смущаться. Он прямиком направился ко мне и сказал:

— Здравствуй, Маша! Ты меня не узнаешь?

И только тогда я его наконец узнала. Это был мой школьный учитель французского языка. Мы с девчонками, разумеется, звали его просто Французом. На самом же деле он был аджарцем и родился в селе под Батуми.

— Здравствуйте, Дмитрий Владимирович, — сказала я.

В жизни не встречала человека, который мог так измениться всего за каких-то полгода… Правда, я и сама за эти полгода очень сильно изменилась, но не настолько же! И только спустя минут десять я догадалась, что он сбрил свои роскошные сталинские усы.

Зачем же он столько времени шел за мной и не признавался? — удивилась я. Меня-то он наверняка сразу узнал. Я же усов не сбривала. Значит, просто хотел подольше полюбоваться, как я при ходьбе задницей кручу…

И он сразу стал мне совершенно понятен. Это позже, в годах, мы начинаем ценить любое внимание, но тогда мне это было крайне неприятно. Тогда я, дурочка, еще была уверена, что мое внутреннее содержание гораздо ценнее того, что у меня снаружи. И притом имела в виду совсем не то, что скульптор, — не сексуальность, а свою неповторимую душу и недюжинный интеллект.

— Как ты живешь? — спросил он, строго заглядывая мне в глаза. — Поступила в институт? Ты, кажется, хотела в медицинский?

Он никак не мог найти со мной правильного тона и злился из-за этого. Ведь с какой бы целью он ни увязался за мной, еще полгода назад я была его ученицей, и освободиться от этого ему было нелегко. К тому же он, наверное, чувствовал себя рядом со мной чуть ли не дедушкой. Знал бы он о Наркоме… Между прочим, тот тоже был грузин.

— Это мама хотела, — по-взрослому, как равная, усмехнулась я. — А мне больше нравился библиотечный…

— И что же? — все еще учительским тоном спросил он, но, спохватившись, по-свойски улыбнулся, подмигнул и добавил игривым тоном: — Поступила в библиотечный или не сдала иностранный?

Это была тонкая шутка, так как французский я знала лучше всех в классе и иногда, когда он заболевал, даже вела вместо него уроки.

Французским языком с трех лет занималась со мной бабушка, и поэтому у нас с Дмитрием Владимировичем постоянно возникали разногласия по поводу произношения того или другого слова. Дошло до того, что он однажды поймал меня после уроков в коридоре и попросил при всем классе замечаний ему не делать. Он сказал, что воевал, и поэтому у него был четырехлетний перерыв и он кое-что подзабыл, что каждый вечер занимается и очень благодарен за мои замечания. Он попросил меня передать привет моей бабушке и пошел по коридору, важно и строго неся свою голову с густой черной шевелюрой, зачесанной тоже по-сталински немножко вверх и назад.

Он был самый строгий из всех наших учителей. На его уроках всегда стояла мертвая тишина. Говорил он негромким отчетливым голосом и багровел от гнева, когда кто-нибудь нарушал дисциплину. Краснел он и когда я его поддразнивала, то выставляя обтянутую грудь, то показывая больше, чем положено, ноги…

Войдя в класс, он обычно доставал из брючного кармана большие золотые часы, маслянисто поблескивавшие в свете электрических ламп (мы учились во вторую смену), с мелодичным боем открывал крышку и клал часы на стол. И весь класс благоговейно замирал, чтобы не пропустить этого звона.

А когда девчонки забегали за чем-нибудь в учительскую, то видели одну и ту же картину: он всегда стоял лицом к окну под открытой форточкой и курил сигарету «Чайка», вставленную в толстый мундштук темного янтаря с золотым колечком на конце.

Сигареты эти продавались в маленьких пачках по десять штук и стоили рубль. У Дмитрия Владимировича они почему-то всегда пахли крепким одеколоном. Может, оттого, что лежали в кармане с надушенным носовым платком? Это было жутко шикарно и безумно нравилось девчонкам. Они все были в него тайно влюблены. Ему было тогда лет тридцать, никак не больше.

— Нет, — ответила я ему, — в этом году я никуда не поступала.

— Почему? — живо поинтересовался он. — Уж в ком, в ком, а в вас-то с Татьяной я был совершенно уверен.

— Бабушка умерла, и мне было не до этого… — сказала я, еле сдерживая слезы. На меня опять вдруг навалились все мои несчастья одновременно: и бабуля, и Нарком, и этот проклятый рыжий…

— Прости, Маша, я не знал, — тихо сказал он, участливо пожимая мне руку. Все-таки выдавил он из меня слезу.

4

Мы остановились у моего подъезда.

— Вот здесь я живу, — сказала я, промокая слезы уголком платка. Идти в пустой дом мне совсем не хотелось. Я знала, что в таком состоянии прореву целый вечер и даже не смогу читать.

— Как же ты живешь… одна? — осторожно спросил он.

— Так вот и живу… — прерывисто вздохнула я.

— Может, тебе нужна помощь? Деньги или еще что?..

— Нет, спасибо, Дмитрий Владимирович, — вздохнула я. — Деньги у меня есть, я хорошо зарабатываю.

— Ты пошла на работу?

— Нет, я шью на дому. Бабулечка меня научила. Только вы никому не говорите, а то патента у меня еще нет… — Я попыталась улыбнуться, и он с готовностью улыбнулся мне в ответ. Улыбнулся как равной.

— Если вы теперь такая важная персона, — сказал он по- французски, — то не соблаговолите ли посетить со мной известное вам кафе на Арбате и откушать там мороженое с клубничным вареньем?

— Пожалуй, — величественно ответила я тоже по-французски, — но только в том случае, если вы пообещаете, что мороженое будет шоколадное…

Мы рассмеялись. В это кафе-мороженое он однажды водил нас с Татьяной, когда мы еще учились в девятом классе. Мы тогда с Дмитрием Владимировичем втайне от всей школы готовили к Ноябрьским праздникам сатирический монтаж по «Клопу», «Бане» и стихам Маяковского.

Он жил рядом с нами на Суворовском бульваре, но домой нас пригласить не мог, так как сестра, у которой он жил, только что родила двойню. Поэтому он и повел нас в это кафе. Мы объедались мороженым и жутко хохотали, примеривая сцены и персонажи Маяковского к нашим школьным делам и некоторым нерадивым ученицам.