Читать книгу "Алфавита. Книга соответствий - Андрей Волос"

Почувствовав по тону Ремешкова, что явился он не с мечом, а с оливковой ветвью, Раиса хмурится.

— Это как же? — надменно поджимает губы и косо посматривает на меня.

— Вы Кососеева, что ли, выгораживать пришли? Это что же получается?

Он магазин грабит, а законная власть ему потачки дает?

— Да какой грабеж! — морщится Ремешков. — Вы же знаете его, Раиса

Пална! Бывает! Нашло на человека! Что ж теперь делать?! Неужели заварим из этого кашу? Он ведь и деньги уж отдал, и дверь, бм, починил, и…

— Деньги его мне не нужны, — повышает голос Раиса. — А то, что он дверь починил, — так мне-то что? Мне за что ему спасибо говорить?

Сам сломал, сам и чини!

— И я про то! — встревает Ремешков, поднимая раскрытые ладони.

— Ну! Только зачем ломал? Это что ж, сейчас вы его покроете, а потом он каждый день повадится замки крушить? Так, что ли?

— Да вы что! Раиса Пална! Как же, бм, он повадится, когда…

— Нет! Нет и нет! По всей строгости! Я законы знаю! — Раиса жестко стучит кулачком по столу. — Знаю! Предумышленный грабеж — и все тут!

Ремешков молчит, разглядывая ее раскрасневшееся полное, в меру накрашенное свежее лицо.

— Эка! Предумышленный! Во-первых, не предумышленный…

Предумышленный — это если б он приготовился как следует… ну, хоть бы, к примеру сказать, колун бы у баньки взял да с ним бы к магазину и пришел… А то ведь он небось стукнул чем попало — камнем каким или там железякой, — и вся недолга! Какой же это предумышленный грабеж! Это, бм, хулиганство!

— А вот суд и решит! — не уступает Раиса. — Вы только запишите все честь по чести — а там разберутся!

Прошла секунда.

— Значит, так!.. — говорит лейтенант Ремешков с широкой улыбкой, одновременно упираясь ладонями в стол словно для того, чтобы встать, а на самом деле только грозно подавшись плотным телом вперед. — Ты это дело брось! Не буду я на Лешку дело заводить! И не в твоих это интересах — со мной щетиниться!

— Это как это не будете! — Раиса тоже подается вперед, отчего ее тяжелый бюст мягко ложится на стол. — Это как это не будете!

В сенях хлопает дверь, тут же взвизгивает вторая, и на пороге является Степан, муж Раисы Палны.

— Бодаетесь, что ли? — хмуро спрашивает он, рассматривая присутствующих. Потом тихо говорит мне: — Здрасти.

— Здрасти, — говорю я.

— Да нет, не бодаемся… — со вздохом отвечает Ремешков, совершая обратное движение — откинулся от стола. — Что нам бодаться… Мы с Раисой твоей всегда общий язык находили… Сейчас вот запинка только вышла… Раиса говорит — сажать Кососеева, а я говорю — не надо!

— А что ж с ним делать? — бурчит Степан, сдирая с ноги сапог. — По головке гладить?

— Ага! — будто бы обрадованно говорит Ремешков, поднимаясь на ноги и оправляя китель. — И ты говоришь — сажать?

Степан молча сопит, возясь со вторым.

— Ну, если двое уже… это уж, бм, голос общественности! Раз общественность говорит сажать — будем сажать! Правильно! И все вообще теперь будем делать, бм, по закону! А, Степан? Согласен?

Тот пожимает плечами не глядя.

— Тогда, во-первых, значит, ружьишко придется изъять, — замечает лейтенант между делом, сдергивая с вешалки шинель. — Где у тебя ружьишко-то, Степан Никитич?

Вопрос совершенно излишен, поскольку тускло сияющая «ижевка» висит на самом виду — над диваном.

— А про во-вторых мы потом поговорим… — добавляет Ремешков, просовывая руку в рукав. — А, Степан? Поговорим ведь?

— Это чего это — изъять! — тихо и без тени уверенности в голосе возражает Степан. — Да ты что!

— Попрошу на «вы» с представителем власти, — режет Ремешков и добавляет неожиданно мягко, немного даже извинительно улыбаясь: -

Разрешеньице нужно было по форме выправить, гражданин Хвалин. Вы ж, бм, просрочили!

— Да что ж, что просрочил! Нельзя же мне без ружьишка-то! — восклицает гражданин Хвалин, переступая босыми ногами. — Со дня на день пороша! Ты что!

— Закон, бм, — равнодушно разводит руками Ремешков, делая шажок.

Я уже стою у дверей.

— Ладно, ладно! — Степан загораживает собственным телом проход к кровати. — Не надо! Не будем ничего!

— Это как это не будем! — кричит Раиса.

— Не будем, я тебе сказал! Ишь завелась! Все, все, Василий Петрович, базару нет… передумала она!

— Это что ж это я передумала!

— Молчи, сказал! — Степан сверлит жену взглядом побелевших глаз. -

После поговорим!

— Это что же мне молчать!..

— Ах ты!..

Степан неприцельно мечет в супругу сапог; предмет обуви перелетает комнату и ударяется об задребезжавшие дверцы серванта.

— Убью! — ревет гражданин Хвалин, шаря по полу в поисках второго. -

Не посмотрю, что милиция!.. Тут пороша со дня на день, а она — вона чего!!

— Ну, ну, еще один! Ладно, ладно! — Смеясь, Ремешков поднимает руки вверх. — Дайте выйти-то, бм, молодые! Уж сами тут как-нибудь потешитесь!..

— Да-а-а!.. — говорю я, когда мы оказываемся на крыльце. — Виртуоз!

— А как же, — с достоинством отвечает лейтенант, щупая ноздрями октябрьский воздух. — Надо же урегулировать!..

Учет

В молодости научная работа чередовалась с сельскохозяйственной. В колхоз посылали недели на две. Той осенью мы бесконечно долго убирали капусту. Трактор с прицепом волокся по раскисшему полю. Мы брели за ним, поднимая с земли плотные кочаны (кто-то срубил их прежде), чтобы кинуть в кузов. Как-то раз бригадир наказал после окончания работы подойти к учетчице и отметиться. Мы подошли. Она приготовилась записывать на какой-то мятой бумажке.

— Волос.

— Как? — удивилась учетчица.

— Да обыкновенно. Как слышится, так и пишется, — грубовато сказал я. — Волос.

Она тупо смотрела на меня.

— Ну что у вас на голове растет! — сказал я раздраженно.

Она недоверчиво записала.

— Ветр, — сказал Костя Ветр.

— Что? — оторопело спросила учетчица.

Кое-как разобрались с Костей.

— Юр, — сказал Саша Юр, кореец по национальности (см. Национальность).

Широко распахнув синие глаза, учетчица немо смотрела на него.

Справились и с этим.

— Вульфсон, — сказал Миша Вульфсон.

Учетчица с облегчением вздохнула и написала на своей бумажке: «Вульсон».