Читать книгу "Второго шанса не будет. Отражение во мгле - Сурен Цормудян"

— Убей эту суку! — визжал еще живой Масуд, продолжавший возиться со своими кишками.

Сабрина подняла оброненную им бутылку и, не сводя взгляда с Тора, принялась лить пойло прямо на внутренности. Масуд заверещал еще громче. Когда бутылка опустела, молодая охотница разбила ее о темя раненого. Схватив за волосы, запрокинула его голову. Молниеносным движением перерезала «розочкой» горло насильника и оттолкнула хрипящего ногой. И все это время она смотрела на Тора.

На его лице застыл ужас.

— Ты что творишь, падла?! — выкрикнул он и, выхватив нож, бросился на девушку.

Сабрина ждала этого. Потому и освободилась от теплого комбинезона.

Прыгнуть навстречу врагу. Затем присесть, сбив с толку. Резко подняться и с разворота врезать ногой по башке.

Сработало. Тор отшатнулся, и тут же второй удар выбил из его руки нож. Не давая опомниться, еще разворот и хай-кик в голову. Совсем дезориентированный Тор упал на колено. Теперь схватить его нож. Есть!

— Сяба, — промычал Тор, тряся головой, — ты же на руках у меня выросла… Ты что делаешь?..

— Я не просила меня растить, ублюдок. — Сказав это, Сабрина вонзила нож в шею Тора и провернула, разрывая трахею.

Затем бросилась к вещам Масуда. Выхватила ПМ, сняла с предохранителя и метнулась к выходу. Она знала, что сейчас на пороге появится Кожевников. Однако тот был без оружия. Распахнув дверь, он переменился в лице — сначала от изумления, потом от ужаса. Полуголый Масуд лежал в широкой луже крови рядом с осколками бутылки. В трех шагах от него хрипел и сучил ногой Тор, из его развороченной шеи торчала рукоятка ножа и вытекала бурая пена.

— Ты знал, дядя Витя. — Вставшая на пути отшельника молодая охотница произнесла эти слова как приговор. — Знал, что они собирались делать. Ты для этого меня задержал, старый сраный пес.

— Господи, девочка, зачем? Зачем ты так? Ну ведь мужикам-то надо… Ну какая разница, помирать ей все одно… Что же ты натворила? — бормотал Кожевников.

— Это еще не все. — Сабрина вскинула руку и спустила курок, прострелив отшельнику голову.

Звук падающего тела ознаменовал его смерть. И сзади уже затих Тор. Молодая охотница зажмурилась и бессильно опустила руки. Теперь и она себе мысленно сказала: «Что же ты натворила?!»

Она не отреагировала на шорох. Просто тихо произнесла:

— Марина, как ты?

Пленница, выйдя из ступора, резко подскочила к охотнице. Схватила ее руками со спины и крепко обняла.

— Спасибо… — шептала она, плача. — Сябочка, спасибо тебе, милая. Спасибо огромное!

— Помнишь, ты спросила… ты сказала, что у меня не было никогда мужчины, — тихо заговорила Сабрина. — Ты ошиблась. Были… Двое. Одновременно. И мне было двенадцать… И их совсем не интересовало, что я об этом думаю. И то, что я кричала и плакала… умоляла не делать этого, только сильнее подстегивало эту пьяную мразь… Они сделали это. Они были из твоей общины. Затащили меня в подвал детского садика… А на улице метель. Качели скрипят… Потом отец поймал их. С этого началось мое обучение. Он велел отрезать им головы. Они тоже умоляли сжалиться. И это взбесило меня. Сначала я не хотела резать… но когда они стали умолять… Я отрезала одному голову. Трудно было с позвоночником. Хрящ очень жесткий… Второму не смогла. Меня вырвало. Второго отец скормил тварям. Живьем. Но одному я голову отрезала… Мне было всего двенадцать лет… Никто не смеет так поступать. Никто…

— Господи! — вскрикнула Марина и резко развернула девушку к себе лицом. — Бедная… Родная моя Сабриночка!

Пленница осыпала лицо спасительницы горячими поцелуями.

— Все кончено. Все будет хорошо, родная, — приговаривала она, целуя щеки, брови, виски, подбородок Сабрины.

Та вдруг обхватила ладонями лицо Марины и прижалась губами к ее губам. Ей захотелось, чтобы это сладкое мгновение длилось до конца ее жизни. Но Марина испуганно отстранилась.

— Ты чего? — прошептала она, прикрыв рот ладонью.

Охотница горько усмехнулась. Обессиленно опустилась на колени и повесила голову.

— Марина, ты знаешь, что такое одиночество? Ты ведь не знаешь, что такое одиночество. Не знаешь, как это страшно. И самое страшное одиночество — это когда ты не одна. Когда вокруг тебя люди. Они есть, но их как будто нет. Ты одинока среди людей. Это страшно. Даже отец. Он ведь… Я умерла для него тогда. Когда он увидел, что те два упыря сделали с его маленькой девочкой. И не стало для него той его маленькой девочки. Он, конечно, воспитывал меня после. Растил. Но воспитывал и растил он не родную дочь, а охотничью собаку, ловкую, сильную и безжалостную. И у него это получилось. Ведь я ненавидела весь мир. Мужчин. Твою общину. Когда ненавидишь весь мир, ты одинок. И от одиночества ты ненавидишь еще больше. Ведь никого нет рядом. А ты не одинока. Ведь с тобой… в тебе… ребеночек…

И Сабрина уронила лицо в ладони и заплакала. Горько и отчаянно. Впервые с двенадцати лет…

Марина деликатно присела рядом и крепко обняла свою спасительницу.

— Ты не одинока, милая, — шепнула она.

16

ТЕМНОТА

Жрец рассчитал верно. Конечно, первой мыслью было броситься к ближайшим руинам и дворами добраться до убежища секты. Но всюду снег; если бы нападавшие решили его выследить и догнать, то им бы это удалось. Следы на снегу, и этим все сказано. А в том, что его хотят догнать, Жрец не сомневался. Ведь на плечах у него «винторез» и помповое ружье. Убить могут и за горсть патронов, а уж за огнестрельное оружие и подавно.

Но Жрец не прожил бы столько лет в этом царстве хаоса, где резко уменьшилось число людей, но многократно умножились ранее скрытые, а теперь обретшие статус аксиом и законов пороки человека. Не прожил бы он столько, не будь умен и способен просчитывать варианты, как подобает поступать хищникам и падальщикам. Ведь в таком мире любой падальщик и даже хищник рискует стать дичью, если оступится. Если потеряет чутье и остроту восприятия. Те, кого убили сектанты, потеряли бдительность. Потеряли и его менее опытные подельники. Но не он.

Жрец быстро отсек возможность возвращения дворами домой. Еще когда перемахнул через снежный бархан, он понял, что это гибельно. Он буквально на брюхе заскользил по снежному насту вниз, отталкиваясь руками. Спасение было на замерзшей реке. Вылизанный ветрами лед не сохранял на себе следов. И там торчали притопленные суда. В одном из них он и спрятался. Потом осторожно стал наблюдать за стороной вероятного появления врага через оптику «винтореза». Однако либо неприятель решил, что он ушел в город, либо тоже был не прост и следил за рекой из укрытия, понимая, с кем имеет дело.

Жрец не был обладателем такой роскоши, как часы. В систему его жизненных координат четкий хронометраж не вписывался по причине ненадобности. Однако сейчас ему очень хотелось знать, сколько часов он провел в полуутопленной ржавой посудине, сильно накренившейся на левый борт. Течение времени определяла лишь наступившая темнота. Значит, вечер. Или уже ночь. Но самое скверное — это холод, голод и вьюга. Есть хотелось страшно, и била сильнейшая дрожь — вот она, расплата за неподвижность. И теперь, когда снаружи завыл жуткий ветер и снежные гранулы наждаком зашелестели по бурой от коррозии барже, он вдруг подумал, не допустил ли ошибку в выборе пути. И не стала ли эта ошибка роковой. Может, надо было именно дворами, пусть и по снегу, уходить домой? В тепло, в укрытие от ненастья, туда, где есть что сожрать и выпить. А что вышло? Вышло, что он сам загнал себя в ледяную ловушку. И как теперь быть?