Читать книгу "Пуговица - Галина Артемьева"

И даже хорошо, что она сейчас одна… Иногда так хорошо помечтать, повспоминать… Ничего зря не происходит в жизни. Раз даны сейчас такие часы покоя, надо ими наслаждаться…

Она спокойно шла по самым родным своим улочкам. Она была у себя дома. Полупустой летний город никак не хотел засыпать, небо светилось розово-лиловыми отблесками. Это последние лучи солнца творили свои живописные чудеса.

«Самые красивые закаты — в Москве», — привычно подумала Рыся.

Она всегда в начале июня повторяла эту фразу, как заклинание.

Ей не хотелось вызывать лифт. Пусть все будет как тогда. Как в тот, первый раз…

В мастерской пахло, как всегда, ее любимыми запахами: краской, льняным маслом…

Запахи те же. Но многое поменялось. Им удалось выкупить чердак. К счастью для чердака, кстати, как и для жителей дома. Крыша ничейного чердака протекала нещадно. Забирались туда темные личности. Счастье, что обошлось без пожаров и прочих аварийных историй. Попав в хозяйские руки, заброшенное и заваленное рухлядью убежище для бомжей под прохудившейся крышей преобразилось. Несколько лет ушло на то, чтоб обустроить тут элегантную просторную мансарду. Попасть в нее можно было только из мастерской по винтовой лестнице.

Работал муж по-прежнему в старой своей студии: большие окна обеспечивали необходимый свет. Наверху же оборудовали место для хранения картин, небольшой демонстрационный зал, отсек для отдыха и кухню. Иногда, если муж был захвачен своей работой, Рыся с сыном оставались с ним. Возились себе наверху… Папе не мешали… Радовались, когда он поднимался к ним попить чаю…

Заперев за собой дверь, Рыся сразу поднялась по лесенке наверх, в мансарду. На площадке, огороженной чугунной резной решеткой (ради Юрочки ее установили, все боялись, как бы он не свалился вниз, забегавшись), лежал тот самый старинный персидский ковер… Ковер их любви. Рысе всегда нравилось лежать на нем и смотреть сверху, как работает ее муж. Нечасто ей это удавалось, по правде говоря. Зато и ценила она эти редкие часы!

На ковре уютно валялись разноцветные мягкие подушки. Рыся улеглась на них, укрылась пледом… Как хорошо она придумала — забраться сюда. Дома бы ей не спалось. А тут она почувствовала себя почти в объятиях мужа.

Она, уже засыпая, достала из сумки телефон и перевела его на беззвучный режим. Имеет же она право выспаться наконец!

4. Воры

Рыся начала засыпать, когда снизу раздался звук отпираемого замка.

Она вздрогнула.

Воры! Кто ж еще!

И — странно! Они две недели назад установили новую стальную сейфовую дверь. До этого, пока длились все ремонты и усовершенствования, руки не доходили до создания последнего и решающего оплота безопасности. Но мысль о надежной двери постоянно приходила Рысе в голову, пока она в конце концов решила: пора сделать и успокоиться. Замки выбрали особой надежности.

Но вот, пожалуйста. Кому надо — залезут, какой замок ни поставь. Причем, похоже, открыли их отмычкой, почти как родными ключами. Чик-трак…

Или ключи оказались у грабителей?

Все эти мысли пронеслись за сотые доли секунды. И еще — в эти крошечные отрезочки времени, полные ужаса и непонимания, Рыся решила: надо лежать тихо-тихо, притаиться. Бежать-то ей некуда. Одно спасение: если ее попросту не заметят.

Воры не прятались.

Внизу зажегся свет, и послышались голоса.

— Здравствуй, хата бородата! Принимай своих гостей! — развязно продекламировала женщина-воровка.

Интонации показались Рысе отдаленно знакомыми, но она отмахнулась от этого первого впечатления.

— Иди, иди уж, давай без театральных эффектов, — велел мужчина.

Рыся с ужасом узнала голос мужа.

И тут же, поняв, что в мастерскую не воры проникли, а пришел ее законный владелец, находящийся в это время за границей (вот бред-то), догадалась она, откуда знает звуки женской речи.

Оттуда… Из давнего прошлого… С тех самых занятий, на которых присутствовал ее возлюбленный.

Элеонора…

Кустодиевский пышнотелый образ…

Это была она.

Именно из-за Элеоноры не стала Рыся окликать Петра. Уж очень та была ей неприятна, уж очень умела любую фразу обыграть так, что мысленно хотелось отшатнуться, отвернуться и никогда больше не видеть ту, что так бесстыже выговаривает недобрые слова.

Сейчас Рыся оказалась слишком ошарашенной, чтобы задаваться вопросом, почему муж, недавно звонивший ей, не сообщил, что уже прилетел из-за границы. Пока, в эти первые мгновения, молодая женщина понимала только, что, если бы с ним пришла другая натурщица, Рыся бы обязательно обозначила свое присутствие. Ну, просто крикнула бы со своей верхотуры что-нибудь:

— Эй, люди, привет! Какими судьбами?!

Или что-то наподобие этого.

И взялся бы Петр делать наброски, а она бы им сварила кофейку… Поболтали бы, порадовались бы встрече…

Но сейчас… Что-то не дало ей их окликнуть… Что-то, возникшее давным-давно… Какая-то стоящая между ней и Элеонорой злоба, непонятно откуда взявшаяся, но ощутимая вполне четко.

Вот, значит, как… Он, стало быть, встречается с Элеонорой. А она-то, Рыся, удивлялась про себя: столько лет прошло, а в картинах мужа фигурирует одна и та же модель. Неприятная баба, которая почему-то многих привлекает… Мысль эту Рыся никогда не озвучивала. Ведь если размышлять по-справедливому, именно в поисках натурщицы появился Петр тогда на курсах похудания. Так что, если бы не эта толстуха, они бы не встретились. И в конце концов, это его дела. Нравится — пусть рисует, пишет… Единственная странность: они никогда друг другу не врали, где кто есть в данный момент. Какой в этом смысл?

Хм… они не врали? Ну, правильнее будет сказать, наверное, что она — да, не врала. А он…

Есть представления. Есть иллюзии. А есть — голые факты.

Сколько раз Рыся учила этому своих пациенток?

Сколько раз призывала взглянуть именно на факты. И делать честные выводы.

Ну, давай… Поднатужься… Делай свой честный вывод!

А если честный, то получается только один: Петр врал. И, судя по всему, врал давно, искусно, систематически.

Вот только зачем ему это надо? Это бы понять…

Между тем Петр установил нужный ему свет. Рысе стало видно все, как в театре, когда сцена освещена и зритель с верхнего яруса лицезреет каждую деталь постановки, сам скрываясь в тени.

Этой ночью единственному невольному зрителю было все слишком хорошо видно и слышно.

Петр кивнул на возвышение:

— Раздевайся, залезай.

Элеонора проворно сбросила с себя одежду. Она стояла, ни капельки не стыдясь своего огромного тела, поглаживая себя по животу, по бокам, по груди.