Читать книгу "Новейшая оптография и призрак Ухокусай - Игорь Мерцалов"

— Собственно, рассказывать пока нечего. Слухов, сплетен и домыслов гораздо больше, чем фактов. Однако несколько случаев нападения с укусом или царапанием ушей — это факт.

— И вы решили, что это шалит призрак Свинтудоева?

— Так решила часть общества. А я решил докопаться до правды.

— Зачем же самому трудиться? Ведь есть разумные, которым это по долгу службы положено. Жажда славы обуяла?

— Лишний раз убеждаюсь, что был прав, когда умолчал о целях своего визита в вашем кабинете, — довольно резко сказал Сударый. — Нет, господин городовой, меня обуяло желание уберечь свой дом, потому что именно в нем совершилось подряд несколько… инцидентов с ушами. И, предупреждая ваши следующие вопросы: нет, разумные, которым это положено по долгу службы, вряд ли сумеют отыскать Ухокусая традиционными способами; и снова нет, я не собираюсь выпускать брошюру о поисках призрака Свинтудоева.

— Ну уж и рассердились! — засмеялся Сватов. — Эка, аж пар валит. Смените гнев на милость, господин оптограф. Да, приходится быть подозрительным. Столько шуму, столько крику было два года назад… Так что не сердитесь, а лучше успокойте старика окончательно: скажите по совести, сами-то вы как, Барберия Флиттовича всерьез подозреваете?

Сударый мог бы сказать просто «нет», однако назойливость Сватова пробудила в нем своего рода упрямство и желание осадить городового. Поэтому Сударый решил ответить на полицейский манер, слегка перефразируя надзирателя Неваляева:

— Личное мнение свое я держу при себе. Ученые предпочитают оперировать фактами и доказательствами, а не догадками. Хотя мне следовало бы давно догадаться, что вам история господина Свинтудоева известна лучше, чем рядовым гражданам, даже тем, которые черпали сведения из вполне серьезных газет.

— Конечно, — легко согласился Сватов. — И мне, и всем остальным, кто участвовал в так называемой «поимке» Барберия Флиттовича. О его невиновности господин Копеечкин знал уже давно, да только ничего же нельзя было поделать… Благодаря, между прочим, самому Барберию Флиттовичу, — обернулся он к поморщившемуся призраку, — который, вместо того чтобы сразу же позвать на помощь полицию, ударился в бега.

— Сколько раз я уже говорил, что ваша так называемая помощь ничего бы не принесла, — возразил фантом. — Вам не под силу справиться с демоном. Два года прошло, а он по-прежнему на свободе, несмотря на все усилия Пуляя Белосветовича…

— Вы бы лучше судили о том, в чем разбираетесь, — посоветовал ему Сватов. — Ну подумайте сами, откуда вам, обычному парикмахеру, иметь квалификацию, достаточную, чтобы классифицировать, не много не мало, демона! И от Пуляя Белосветовича многого не ждите. Он, вообще говоря, сыскарь ловкий, по-новомодному выражаясь, звезда сыска… Да только в том-то и беда, что не столько сыщик он, сколько звезда. Если не будет уверен, что дело выгорит, и пальцем не шевельнет; если не увидит перед собой толпы благодарных слушателей — рта не откроет.

— Однако именно он понял, что я невиновен…

— И всякий бы понял, веди он следствие. Да только следствие поручено было Пуляю Белосветовичу, а нам, простым смертным, ничего не объясняя, велели всеми силами разыскивать некоего беглого брадобрея, предположительно покушавшегося на господина обер-полицмейстера. Нет уж, голубчик, не ищите, кого бы обвинить в своих бедах, когда сами дров наломали. Подумать только: ведь вам понадобилось умереть, чтобы вы решили пойти в полицию!

Призрак насупился.

— Простите, не могу понять, — сказал Сударый. — Как это произошло? И почему до сих пор никто не объявил о невиновности Барберия Флиттовича, если она установлена?

— Все просто. Когда местонахождение беглеца было нами вычислено и всё подготовили к его поимке, Пуляй Белосветович соизволил прибыть в Храпов и сообщить, что брадобрей никак не мог совершить не только приписываемых ему молвою преступлений, но и тех нападений, которые действительно имели место быть. Рассказал о том, как пытался выйти на след настоящего ухогрыза — или как вы его там назвали, Ухокусая? — пожалуй, получше звучит. Признал, что вся долгая слежка наша за Барберием Флиттовичем была лишь средством убедиться, что он спокойно сидит на месте, покуда господин Копеечкин занят настоящим делом. Теперь, стало быть, нужно как-то поделикатнее с нашим брадобреем поговорить… И только он это сказал, как дверь открылась и искомый брадобрей сам вошел в кабинет. К сожалению, уже в виде призрака, поскольку от перенесенных треволнений тихо скончался в своем убежище буквально часом раньше.

— Так, значит, не было вообще ничего, о чем сообщали даже в серьезных газетах? — поразился Сударый. — А как же заявления репортеров, будто они пишут с места событий?

Сватов махнул рукой:

— О заявлениях репортеров у них же и спрашивайте. Что бы вы ни подразумевали под словами о серьезных газетах, у журналистов свои резоны. Но сказку о поимке им рассказал лично господин Копеечкин. На то были две причины. Во-первых, как вы знаете, призраки — граждане юридически ограниченные… Только, пожалуйста, не надо снова говорить о дискриминации! — быстро обратился он к фантому.

— А как это еще назвать? — проворчал тот.

— Назовите разумным подходом. Сами судите: какой из призрака правопреемник личности? Прижизненные функции исполнять в большинстве своем вы не способны, нужды у вас уже совершенно другие. И, главное, спросу же с вас никакого! Так что если бы Пуляй Белосветович уговорил вас выступить в суде, ваши свидетельства все равно имели бы не слишком большой вес. Особенно начни вы рассуждать о демонах. Зато настоящий Ухокусай получил бы представление о том, как развивается следствие. Тут господин Копеечкин прав: огласка на тот момент была нежелательна. Напротив, разумнее было представить дело так, что следствие окончено. Это вторая причина, по которой Пуляй Белосветович расписал перед журналистами животрепещущую историю с вторжением в дом и стрельбой. Барберий Флиттович не возражал. Он у нас фантом склада нервического, всякое внимание к себе воспринимает болезненно, и потому предложение пожить в пустом доме, о котором распустят слух, будто он сделался «нехорошим», его вполне устроило. Однако резоны господина Копеечкина ни к чему не привели: настоящего Ухокусая поймать не удалось. Надо думать, обман сыграл ему на руку и он решил переждать, пока все не утихнет. Вот только ненадолго у него выдержки хватило…

— Демону безразличны ваши ухищрения, — глухо проговорил призрак. — Мне, впрочем, тоже. Кто я такой? Меня нисколько не волнует посмертная репутация…

— Даже то, что ваше тело лежит в неосвященной земле? — удивился Сударый.

— Как так? Почему мне не сказали? — встрепенулся призрак.

— Потому что это неправда, — ответил Сватов. — Так что успокойтесь, сударь. Тело ваше лежит где надо, просто в безымянной могиле, а насчет пустыря — это тоже слух.

— Ну что ж, остальное меня, как юридически неполноценного гражданина, не касается. Сами разбирайтесь теперь с демоном.

— Прошу прощения, Барберий Флиттович, но почему вы так уверены, что это именно демон? — спросил Сударый.