Читать книгу "Штрафники берут Рейхстаг. В «логове зверя» - Роман Кожухаров"

– Ах ты, незадача… – с досадой приговаривает Кокошилов, поднимая парнишку все выше.

Тот пытается ухватиться правой рукой за плечо своего старшего. Левой он держится за грудь. Сквозь пальцы ладони сочится темно-красная кровь. Она, словно вода из родника, туго льется из глубокой раны, проделанной в груди осколком гранаты.

– Потерпи, браток, потерпи… Ах ты, незадача какая… – причитает Кокошилов, подтягивая раненого прочь из рва.

Из ближайшей к пулеметчикам воронки на помощь к им бросаются Капустин и Чаплыгин. Они подхватывают задыхающегося Безбородько и, держа под мышки с обеих сторон, волокут в укрытие.

Сзади, пятясь почти бегом, в сторону врага посылает короткие очереди Кокошилов.

Парня втаскивают в воронку, из которой по немцам ведут огонь Аникин и боец из отделения Латаного, один из новичков, фамилию которого Андрей никак не может вспомнить.

Безбородько уже не дышит. Его окровавленная рука так и застыла, прижатая к развороченной осколком груди. Кокошилов, бросая пулемет на дно воронки, склоняется над погибшим. Он молчит несколько секунд, и взгляд его стекленеет, делаясь отсутствующим, но потом вдруг резко словно включается.

– Гады… гады… гады… – как заведенный повторяет Кокошилов.

Он подхватывает пулемет с земли и, выставив его на сошках на край воронки, начинает опустошать длинную, только что начатую пулеметную ленту. Все это время он что-то приговаривает, но из-за оглушительного грохота, издаваемого пулеметом, ничего нельзя разобрать.

XXV

Позиционная перестрелка между отбившими ров гитлеровцами и штрафниками, которые залегли в воронках в виду здания МВД, продолжалась еще около часа. Начало светать. Все это время с момента начала вылазки пролетело для Аникина, как несколько минут. Немцы не давали ни минуты передышки, стремясь во что бы то ни стало выкурить штрафников с площади.

Израсходовав патроны в своем ППШ, Андрей отыскал в вещмешке запасной барабан. Заправленный под завязку, он увесисто ощущался в ладони по сравнению с опустевшим, израсходованным, который Андрей только что вынул из автомата.

– Товарищ командир… – вдруг окликнул его залегший рядом Чаплыгин.

– Чего тебе? – отозвался Аникин, прищелкивая барабан и перезаряжая затвор.

– Слышите? – затаив дыхание, спросил боец.

– Чего я должен слышать?.. – переспросил Аникин.

Развернувшись на живот, подгребая ногами, Андрей на локтях осторожно подобрался к краю воронки. Действительно, что-то неуловимо изменилось в той каше звуков, к которой слух уже успел привыкнуть. Так же тарахтели пулеметы справа, в районе Кроль-оперы. В сквере, огибающем правое крыло здания Кроль-оперы, продолжался упорный бой второго и третьего взводов штрафной роты с подразделениями эсэсовцев, которые ни за что не желали пускать штрафников на Кениг-плац. По-прежнему доносились звуки боя и орудийная канонада из-за спины – со стороны моста Мольтке, где артиллеристы держали оборону, отбивая очередную контратаку гитлеровцев вдоль набережной Шпрее.

Оглянувшись, Аникин всмотрелся в фасадную стену «дома Гиммлера». Зияющая черными проемами, из которых валили жирные клубы копоти, изувеченная снарядами и минами, она все четче проступала в сером окоеме светлеющего сквозь стойкую пелену дыма предутреннего неба. И тут Андрей вдруг понял, что изменилось.

Огромный, серый, с черными подпалинами гари и копоти куб молчал. От его дымящихся стен во все стороны расходились волны тишины. Это могло означать только одно: отчаянное сопротивление обороны здания МВД сломлено. Нескончаемый ад ожесточенного боя за «дом Гиммлера» закончился.

XXVI

Из черного проема окна на первом этаже высунулась грязно-серая фигурка. Перекатившись через подоконник, она, пригибаясь, заспешила в сторону воронок.

Последние метров десять до ближайшей воронки посланец преодолевал на брюхе под пулями, сыплющимися на него со стороны рва. Бойца втащили в ближайшее укрытие, а спустя несколько минут, сбив огнем прикрытия, обеспечили его перемещение в воронку, где находился командир взвода.

– Товарищ старший лейтенант!.. – с ходу в запале обратился посланец.

Аникин с трудом узнал в нем Милютина. Лицо его было покрыто копотью и белой пылью от известки. Белыми разводами и полосами был испачкан спереди знаменитый шушун бойца, а также колени и голенища сапог. Схожий внешний вид имели практически все остальные штрафники – результат ползания на животе по земле, сплошь покрытой толстым слоем известковой пыли.

Сбивчивым тоном Милютин подтвердил догадку Аникина. К утру солдаты стрелкового батальона завершили зачистку здания МВД. Гитлеровцы оказались зажаты в техническом помещении над шестым этажом.

Они совершенно обезумели от стрельбы и выпитого спиртного. Сначала эта горстка эсэсовцев вела себя как истинные рыцари рейха, готовые умереть ради тысячелетней империи и своего фюрера, горланили солдатские песни и выкрикивали фашистские лозунги. Но потом, когда командир стрелкового взвода предложил им сдаться, рыцари неожиданно быстро, словно боясь, что русские передумают, выбросили на лестничный пролет кусок белой тряпки.

* * *

В этот момент со стороны моста Мольтке к зданию МВД прибыл еще один стрелковый батальон. Подразделения пехотинцев, отбив контратаки гитлеровцев на северном берегу, пересекли мост около часа назад, еще затемно. Часть этих сил в составе стрелкового батальона заняла первый этаж «дома Гиммлера», расположившись рядом с позициями штрафного взвода.

По словам Милютина, командир стрелков, молодой, но суровый лейтенант, приказал Липатову сообщить находящимся на площади штрафникам о необходимости срочно отойти на исходные позиции, под прикрытие стен «дома Гиммлера». О причинах такой спешки и необходимости самого маневра Милютин толком ничего сообщить не мог.

Глава 6

Начало конца

I

Голова, болевшая весь вчерашний день, как будто стала отпускать. Словно кто-то клещами вытаскивал один за другим длинные гвозди, которые были загнаны в мозги Отто. По крайней мере это невыносимое, изматывающее страдание, плескавшееся повсюду, как-то локализовалось, пульсируя теперь в левой половине черепа, чуть повыше виска. Как раз там, где набухла огромная шишка – след от удара прикладом, нанесенного Карлом-Хайнцем во время их последнего боя.

Все из отряда уже погибли в тот миг, когда Хаген, ослепленный какой-то безумной, озарившей его мозг вспышкой, исступленно ринулся под гусеницы русской машины – то ли для того, чтобы подбить ее, то ли для того, чтобы скорее погибнуть. В этот момент его и оглушил ударом приклада Карл-Хайнц, этот смышленый сопляк из фольксштурма.

На юнца Хаген не сердился. В конце концов, вырубив его тогда, во время боя, когда Отто, совершенно обезумев, бросился на вражеский танк, парнишка наверняка спас ему жизнь. Впрочем, это не имело для Отто значения. Он словно потерял интерес ко всему, что происходило вокруг.