Читать книгу "Пастухи вечности - Виталий Сертаков"

В автобусе отсутствовала половина кресел, зато приборы всякие стояли и для носилок место специальное. Все набросились сразу на раненого, к приборам принялись подключать и одежду сдергивать. Харченко, похоже, отключился совершенно и не чувствовал, что с ним делают. А Шпеер поболтал с врачами, но мешать им не стал, потому как, сразу видно — бригада неотложная работает. Уселся рядом с Анкой за спиной водителя и в холодильник по-хозяйски к ним залез. Никто даже ухом не повел, а шофер за рулем, небритый, с золотыми зубами, Младшей рукой помахал и пакетик протянул с трубочками, чтобы «Колу» пить. Анка толкнула доктора, мол, нельзя ли чего горячего вместо лимонада.

— Он говорит, — засмеялся Шпеер, — что горячего нет, зато есть горячительное!

А потом шофер тихонько тронулся и включил печку, да так, что Анку чуть не сдуло. Не успели отъехать, как впереди показались две машины с мигалками, разминулись, потом догнали. Младшая перетрусила, но Семен сидел спокойно, потягивал из горлышка лимонад. Милиционеры пристроились — одна машина спереди, другая в хвосте, и до города с сиреной гнали. Младшая, правда, про них забыть успела, потому что в окно таращилась.

Ничего интересного в Красноярске не обнаружилось, зато появились фонари, и стало хоть чуть-чуть светлее. Сначала бараки длинные проскочили, деревенек парочку, хибарки бедные, хуже, чем у них с маманей. Ребятишки вдоль дороги бегают, с горки катаются, тетка из шланга горку поливает. Потом навстречу стало появляться все больше машин, а гаишник впереди всех разгонял через усилитель — и до больницы долетели, почти не притормаживая.

В городе моментально обступили высоченные дома, и старинные, и совсем новые, окна сплошняком, и все светятся, до самого неба, как муравейники. А свет от туч отражается, вот и кажется, будто пожар на горизонте. А рекламы-то, рекламы сколько, батюшки! В Архангельске такого не видела, чтобы специальные щитки с подсветкой. Шея у Анки заныла, так крутила головой. И людей везде — как после митинга, из магазинов выходят, в автобусы лезут и на светофорах стоят. Из дверей магазинов, из подъездов пар клубами поднимается — настоящая зима, — а в витринах лампочки моргают. Младшая, задом наперед, новогоднее поздравление прочитала, и почему-то эта моргающая гирлянда вывела ее из себя похлеще, чем предыдущие беды. Новый год на носу, а она черт-те где — и брата потеряла, и мамке уже небось сказали… Горожане суетливо разбегались перед санитарным автобусом, одеты почти все уже по-зимнему, редко когда голова без шапки промелькнет.

Профессора на тележке вкатили в лифт, сами пронеслись галопом, а к Шпееру подошел маленький, лысый, с бородкой.

— Дядя Семен, что он говорит?

— Он говорит, не бойся, спасут твоего дедушку.

Глава 25

СТАРШИЙ ПРИНИМАЕТ КОМАНДОВАНИЕ

— Очень непонятно, — Лукас озабоченно ковырялся с антенной.

— Что непонятно?

— Наездника нет. Непонятно. Эхус не чует его…

— Может, они нас потеряли?

Бородач с сомнением покачал головой.

— Тхол не может потерять. Они ушли, или Тхол лежит. Кушает. Что-то случилось.

Валька уже и не знал, радоваться или огорчаться. Он подумал немножко и решил отправиться за дровами. В пещере было невероятно холодно, но постоянно сидеть, скорчившись в «пастушеской сумке» зверя, — тоже приятного мало. Первый раз, когда они сюда залезли, он почти забыл обо всех своих тревогах. Настоящая пещера посреди леса, обалдеть можно! И какая пещера! Не какая-то там щель в земле, вроде тех, где они с батей лазили на море, а целое подземное царство.

Вход представлял собой широкий горизонтальный разлом у самого подножия сопки, похожий на разинутый в ухмылке рот. Подобраться к нему пешком было бы крайне затруднительно — зима в этих сибирских краях уже вступила в свои права. Последней ночью Старший жутко замерз, несмотря на купленную Лукасом куртку, и проснулся, стуча зубами. Эхус спал в глубокой, заросшей лесом прогалине, наполовину зарывшись в снег. Либо Лукас забыл включить отопление, либо зверь экономил силы и обогревал только пазухи, но в кабине царил лютый мороз.

Старший, стуча зубами, выбрался наружу и на секунду зажмурился от ослепительной игры света. Насколько хватало глаз, искрил и переливался в холодных солнечных лучах нетронутый лес. Позади, откуда они приехали, поверхность тайги разворачивалась гладкой, словно отутюженной ветром, скатертью, зато впереди земля вздымалась навстречу солнцу. Точно застывшие океанские волны, одна сменяя другую, катились до самого горизонта. Из-за ближнего пологого холма выглядывала следующая, покрытая зеленым ковром вершина, а за ней, совсем уж далеко, вырастал целый ряд задумчивых великанов. Вечерняя пурга затихла, затерялась в диких предгорьях, и Старшему показалось, что он оглох. Бескрайняя равнодушная тишина звенела в ушах комариным роем. Вальке захотелось спрыгнуть со спины Эхуса и потрогать ближайшее дерево, иначе он не мог отделаться от ощущения, что попал в картину. Точно волшебный художник нарисовал снежное безмолвие, а затем дунул и закинул их внутрь плоского холста. А косматое солнце, низко плывущее над далекой грядой, — это совсем и не солнце, а глаз злобного чародея, что смеется над ними. И будут они вечно бродить по мертвым горам, где пет ни зверей, ни птиц, где нет дорог и людей…

Он очнулся от прикосновения холодного лезвия топора.

— Дрова! — деловито поздоровался Лукас. — Но костер не здесь. Будет пещера.

Изнутри трещина совсем не походила на открытый рот. Ровный вначале, каменистый пол круто обрывался вниз, буквально в пяти метрах от входа уже нельзя было толком пройтись, не свалившись. В покрытом трещинами сероватом потолке поблескивали неяркие вкрапления, иногда точечками, а иногда — словно ручеек застыл внутри камня. Зверь поджал лапы и впихнулся, заняв своей тушей почти все свободное место, но Лукас поманил Старшего дальше — туда, где не доставал свет фонарика. Встав на четвереньки, Валька обнаружил широкий разлом, по которому можно было спуститься в следующую каверну. Здесь было совсем темно, но не задувал ветер, а на камнях виднелись следы давнишнего костра.

Потом он несколько раз бегал обламывать мерзлые сучья, а Лукасу все было мало. Когда костер разгорелся и осветил их подземное пристанище, Старший почувствовал себя настоящим первопроходцем. С одной стороны, там, где вход, изломанные неровные стены наклонялись, переходя в обледенелый, словно покрытый тысячами зеркальных осколков, потолок. Больше всего стены походили на сжатый в кулаке и не до конца распрямившийся лист хрустящей кальки. Метрах в двух от пола, пересекая вертикальные складки, нависал естественный барельеф более темного цвета, точно застывшая струя пены. Противоположная стена казалась сплошным монолитом, поднявшимся из глубин земли. Валька подумал, что, уходя, стоит нарисовать на гладкой поверхности углем какую-нибудь охотничью сценку. Художник из него не ахти какой, но мамонта он изобразить сумеет, это точно. Пусть потом, через сто лет, придут ученые и гадают, что за дикари тут жили! Эх, Анки нету, вот бы восторгов было…