Читать книгу "Астронавты - Станислав Лем"

— Я вас вижу! — кричу я, проверяя показания стрелок. — Один, восемь!

— Один, восемь, — отвечает Солтык. — Внимание! Переходим на «ВГ»!

«ВГ» означает вспомогательное горючее. Принимая самолёт, ракета выключает двигатель, так как при неудачном манёвре самолёт может попасть в струю атомного выхлопа, а это равносильно катастрофе. Поэтому в таких случаях применяется «вспомогательное горючее» — смесь водорода с кислородом.

Рокот двигателей меняется. Равномерный гул становится высоким, прерывистым: это воют компрессоры турбореакторов. Я осторожно передвигаю рычаг управления. Огромное выпуклое брюхо «Космократора» уже бросает на меня свою холодную тень.

— Ноль шесть!

— Есть ноль шесть!

Теперь направление и скорость обеих машин должны совпасть возможно точнее. Я напряжённо слежу за отступающей стрелкой указателя и по миллиметру передвигаю рычаг.

— Ноль! Внимание, ноль!

— Есть ноль.

«Космократор» висит прямо надо мной. Кажется, вытянув руку, я мог бы коснуться тёмных ребристых пластин его панциря. Раздаётся глухой скрежет. В обе стороны расходятся створки, раскрывается внутренность грузового люка, и самолёт, притянутый магнитным полем, летит кверху. В тот момент, когда дневной свет сменяется темнотой, я выключаю мотор. Створки с шумом закрываются. Ещё один удар металла о металл — это эластичные опоры принимают на себя тяжесть машины. Слышен пронзительный свист сжатого воздуха, вытесняющего из шлюза ядовитую атмосферу планеты. Потом всё стихает, и лампы загораются спокойным светом.

ПРАВИЛО ШТОПОРА

Меньше чем через час ракета была уже над озером. Мы снижались, а горы становились всё больше и выше, водная гладь расстилалась всё шире. Вдруг её тёмная поверхность забурлила в пламени газов, а «Космократор», оставляя за собою белый пенистый след, проплыл несколько сот метров и остановился, слегка покачиваясь на волнах.

Когда двигатели умолкли, Арсеньев вызвал меня в кают-компанию и в присутствии всех членов экспедиции потребовал отчёта о моём полёте. Я был уверен, что моё открытие изменит направление исследований и что мы немедленно отправимся в Мёртвый Лес на поиски металлических шариков. Своего маленького пленника я по неосторожности потерял: в момент взлёта ветер сбросил его с крыла вместе с коробочкой.

Когда я окончил рассказ, наступило короткое молчание.

Арсеньев его прервал:

— Вы разочаровали меня. Кто может сказать, окончилось ли благополучно ваше путешествие? Ведь мы не знаем, сколько излучений поглотил ваш организм. Вылазка вглубь Мёртвого Леса не только непростительное легкомыслие, а и провинность. Вы не имели права рисковать своей жизнью. Вы хотели удовлетворить любопытство, невзирая на опасность, хотя смерть после нескольких часов одиночества была неизбежной. То, что вы сделали, доказывает вашу храбрость, но безрассудная храбрость немногого стоит. Если каждый из нас пустится в какие ему вздумается разведки, наша экспедиция кончится плохо... Вы хотите возразить?

— Нет.

— Я говорю всё это в присутствии товарищей, — продолжал Арсеньев уже спокойнее, — чтобы в будущем мы не совершали подобных ошибок. Рисковать можно только в случае необходимости, и если таковая появится, то будьте уверены, что я и от вас и от себя потребую всё, что будет нужно. Так. Больше мы об этом не будем говорить. Теперь, коллеги, я хотел бы услышать ваши предложения, с чего, вы думаете, нам надо начинать.

— Мы находимся в положении человека, — заговорил Лао Цзу, — перед которым открылась книга, написанная на незнакомом языке. И к тому же подозреваю, что она открылась на середине и вверх ногами. Мы пока не знаем, что является первоочередным, что второстепенным, что существенно и что нехарактерно, — боюсь, что и поведение наше может быть продиктовано случайными открытиями и ложными гипотезами. Поэтому я предлагаю вообще не ломать себе голову, являются ли существа, найденные Смитом, металлическими насекомыми, а если да, то основные ли они обитатели планеты. Мы должны приступить к исследованию окрестностей вблизи «Космократора», составить карты озера, создать базу для дальнейших вылазок. Я не хочу никому навязывать своего мнения, но мне кажется, что сначала нам нужно собрать как можно больше фактов, а их исследованием заняться позже.

— Одним словом, «hypotheses non fingere» [не изобретать гипотез], произнёс Чандрасекар.

— Да, — ответил Лао Цзу, — начнём наши исследования, строго придерживаясь этого замечательного принципа Ньютона.

Четыре дня прошли в неустанной работе. Каждое утро я поднимался на вертолёте в воздух и производил тщательные аэрофотосъёмки и теодолитные измерения. По возвращении мы с Солтыком проявляли снимки, составляли стереоскопическую карту и наносили рельеф местности на картографические сетки. Так возникала карта местности в радиусе шестидесяти километров вокруг «Космократора». Тем временем другая оперативная группа, в состав которой входили Райнер и Осватич, производила геологические бурения, закладывая в прибрежные скалы заряды взрывчатки. Когда я висел однажды в вертолёте над вершиной, которая была основанием триангуляционного треугольника, лощина внизу гремела, как кузница циклопов. Взрывы гулко грохотали под покровом тумана. Учёные вызвали искусственное землетрясение и, регистрируя сейсмические волны чувствительными приборами, узнавали строение глубинных слоёв скалы.

Арсеньев и Лао Цзу плавали в моторке по озеру, исследуя строение дна ультразвуковым зондом. Все работы сильно затруднял туман, из-за которого видны были только самые высокие скалы. Физики пытались рассеять его с помощью радиоактивных эмиссии. Пучки лучей ионизировали пар, он опадал мелким тёплым дождём, но не проходило и двадцати минут, как клубы пара снова затягивали всё вокруг.

На следующий день Арсеньев и Осватич, блуждая по озеру, заметили, что зонд иногда даёт двойные показания. Этот аппарат посылает вглубь воды звуковые волны: отразившись ото дна, они возвращаются, а по разнице во времени между посланным сигналом и отражённой звуковой волной рассчитывается глубина. В некоторых местах эхо было искажено как бы двукратным отражением. Тщательное исследование показало, что над самым дном озера проходит длинный, подвешенный в воде предмет, имеющий вид большой трубы. Диаметр её был определён метров в шесть. Труба шла совершенно прямо на северо-восток, достигала берега, входила в него на глубине шестидесяти метров, пробивала скалистый массив у перевала, над которым я побывал в первом разведочном полёте, и шла далее под равниной. Проследив ход трубы в противоположном направлении, учёные достигли другого края озера, имеющего совсем иной вид. Вместо огромных серовато-белых скал, покрывающих повсюду берег, здесь над водой стоял чёрный выпуклый вал, похожий на корпус перевёрнутого корабля. Под коваными каблуками он издавал короткий громкий звук. Без труда было видно, что это глыба железа, покрытого толстыми слоями чешуйчатой ржавчины. Вызвали меня с вертолётом. С помощью радароскопа и индукционного прибора я определил размеры этой глыбы. Она занимала площадь в шесть квадратных километров, а её толщина нигде не превышала четырёх метров. Неровные, словно изрезанные края глыбы упирались в скалистые осыпи. Оставив вертолёт на воде, я принял участие в исследовании железного пласта. Зонды показали, что в нескольких метрах под поверхностью воды он резко обрывается. Дальше звуковое эхо было искажённым и нечётким. Так как в наших скафандрах можно находиться и на суше и в воде, я попробовал нырнуть. Вода была очень тёплая. Скользя по гладкому откосу берега, я спустился метров на пять: так глубоко опускалась железная глыба. Ниже лежал очень мелкий тёмный гравий. Попробовал руками разрыть его, чтобы узнать толщину железного края, но не смог; хотя и вырыл яму с полметра. Дальше глубина озера увеличивалась. Когда достаточно яркий у поверхности свет сменился тёмно-зелёным отблеском, мои руки ударились о твёрдую выпуклость. Железо здесь имело форму вертикальных булавообразных шпилей, поднимавшихся с невидимого дна. Похоже было, что в воду влился расплавленный металл и застыл в ней.