Читать книгу "Шаманское проклятие - Наталия Ломовская"

«Дурак был», – подумал Акатов, но ничего такого не сказал, осторожности ради. Но молчание только разохотило скандалистку. Она уселась на кровати, зажгла ночничок под розовым абажуром – основательно подготовилась. Лицо у нее блестело от крема, волосы справа стояли дыбом, слева примялись.

– Молчишь? Вот и молчи! Сколько лет меня морочил, а теперь на тебе подарочек, и слова не скажи, и шага не ступи в собственном доме!

– Галь, ну чего ты! Я ж по-хорошему хотел, – завел Акатов. – Я ж тебе предложение хотел сделать. Дочка у нас…

– Спохватился, эка! До-очка! Выросла она уже, дочка-то, никакой папашка ей не нужен! А ты теперь меня, значит, охомутать решил? Да вот хрен тебе! Не твоя она, Дашка-то!

– Как? – заикнулся Вадим Борисович и смолк.

– Ка-ак! А вот так! Ты, поди, думал, что ты у меня один свет в окошке? Что на меня сроду никто не польстится? Ага, как же! Явился, не запылился – вот он я, любите меня! А теперь ты мне даром не нужен! Валяй, чеши обратно к своей хорошей жене! А я плоха для тебя!

И пьяная хулиганка толкнула Акатова так, что он чуть не вылетел из постели – во второй раз за ночь, а ведь ночь еще только начиналась! Терпеть было больше невозможно, и он поднялся, сгреб со стула рядом свою одежду и ушел в ванную, там наскоро оделся, сильно ударившись бедром о край раковины.

– Ты куда это? – крикнула из комнаты Галина. Она, очевидно, спохватилась, что сказала слишком много: показалась на пороге во всеоружии, в цветастом халате, даже взбила волосы, но не стерла с лица жирного ночного крема. – Ночь на дворе! Вадик, ложись. Мы утром поговорим.

– Поговорим, поговорим, – пробормотал Акатов, путаясь в шнурках ботинок – черт, откуда же взялись эти узлы?

– Или серьезно решил к женушке податься? Не глупи, Вадик. Она тебя все равно выгнала. Хрен редьки не слаще, живи-ка ты лучше со мной. Там тебе колотиться не у чего – сынишка-то, Сережка, он ведь тоже не твой! Тетеря ты, тетеря! Не везет тебе, Вадик, с детишками-то!

– Ты чего, дура? – шепотом прикрикнул на нее. – Ты чего несешь-то? – Акатов чувствовал, что в груди нарастает, клубится тошнотворная боль, невыносимо теснит под сердцем, и знал, что еще немного, и ему понадобится белая крупинка из стеклянной трубочки, которую он, по совету тещи, всегда носил в кармане пиджака… Но только не сейчас, только не при ней, лучше уж эта боль… – Сама придумала или подсказал кто? Да нет, у тебя бы мозгов не хватило…

– Это точно, – с удовольствием подтвердила Галина. – Жанка – ты ж видел сегодня Жанку, когда в окошко меня выслеживал? – вот она с твоей женушкой дружила. На заре юности, типа. Вот она мне порассказала про твою Анютку много интересного! Как гуляли вместе, как с кавалерами на дачке отдыхали… Жанка девка разбитная была, да и твоя благоверная не промах! Но нашлась и на старуху проруха, поехала на каникулы куда-то там и подцепила какого-то там… ик! Какого-то урода, тот ее отымел, как хотел, да и деру дал, а она приехала с каникул и прибежала к Жанке. Ой, Жанночка, ой, я не побереглася, я, кажется, беременная! А та ей: любишь кататься, люби и саночки возить! Хочешь рожать – рожай, не хочешь – иди на абортаж! Записала ее даже к своей знакомой врачихе, у которой сама это самое… ик! Сама не раз разминировалась. Да только Анютка твоя струхнула, не пришла в назначенный денек к врачику-то, Жанке сказала, вроде, ошиблась она. А сама тебя, дурака, захомутала, чтобы грехи свои девичьи прикрыть! Так-то! А ты всю жизнь рот разевал, думал, твой ребеночек недоноском родился?

– Родился, – кивнул Акатов. У него отлегло от сердца, и в груди стало легко и прохладно, как всегда бывало после приступа. – Представь себе, родился. Я и с врачом тогда говорил, и не с одним, и в камере Сережа специальной лежал, я сам видел. На пальцах у него не было ноготков, даже рот не сформировался окончательно, и он не мог сосать, не мог кричать, но уже тогда я знал, что это мой сын. По глазам. Глаза у него, как у моего отца.

Глава 14

Акатов долго прогревал мотор автомобиля, бессмысленно глядел в запотевшие стекла. Он старался думать о чем-нибудь спокойном, бытовом – к примеру, о том, что заморозки в этом году наступили удивительно рано, но как только ляжет снег, станет немного теплее. Но мог думать только о том, не придет ли Галина. Не решила ли догнать его, попытаться вернуть или продолжить дискуссию прямо здесь, на месте? Во рту у него был медный привкус, будто он долго сосал горсть мелочи, и Акатов не сомневался, что и этот привкус, и возобновившаяся, грозно нарастающая боль в груди есть последствия тех слов, что Галина выкрикивала ему вслед, перемежая брань пьяной икотой. Вадим бежал вниз по лестнице и молчал, а она, выйдя на лестничную клетку, драла свою мощную глотку, и некоторые двери открывались, из темных щелей поблескивали любопытные глаза, а из-за одной двери высунулось и вовсе невиданное – чудовищная башка, покрытая какими-то розовыми наростами, то ли рога это были, то ли бородавки, рожа зеленая, белки глаз вращаются, тело все покрыто бурой шерстью…

– Галка хахаля поперла, – радостно сказал монстр, обращаясь в глубь своего логова, и Акатов понял, что это вовсе не монстр никакой, а просто баба, хоть и очень толстая, на голове у нее бигуди, лицо покрывает, очевидно, косметическая маска, а тело – махровый банный халат! Но от этого открытия ему не стало легче – Вадим Борисович подумал вдруг с неожиданной головокружительной оторопью, что отныне и до скончания его века все женщины будут видеться ему именно такими.

Кроме, быть может, Анны. Кроме Анны – думал он, сидя в постепенно прогревающемся нутре автомобиля. Кроме нее – но каков в этом прок? Разве она примет его обратно? Разве смогут они снова быть вместе? Нет, скорее всего, нет. Акатову придется жить одному, ютиться по съемным углам, он все равно не сможет купить себе жилья, тем более теперь, когда его цены на рынке жилья так высоки, а его финансовые дела так плохи, да и если наступят лучшие времена, зачем ему, одному, жилье? Дома и квартиры покупают, чтобы жить в них семьями, чтобы рождались дети и внуки, а в далекой перспективе и правнуки, но ничего этого у Акатова нет. Уже нет.

Как многие обремененные семьей мужчины, Вадим Борисович раньше многое бы дал за свою свободу, но за свободу временную. Сколько раз мечтал он поехать куда-нибудь в одиночестве в отпуск – да хоть бы в родную деревню, главное, чтобы никто не дергал его, не таскал по экскурсиям, не требовал пользоваться за едой ножом и вилкой, не смеялся над его любовью к темному пиву и вобле… Теперь он мог хоть улиться этим пивом, но вот какое дело – почему-то совсем не хотелось! Да и немудрено, в такую-то холодину.

«А что, если и в самом деле поехать в деревню? – подумал он вдруг. – Бросить все и уехать в Акатовку. Как-то там мой старик? Давно его не видел. За лето так и не собрался, осенью послал ему денег на дрова. Хватит ли ему дров-то до весны? Зима ранняя в этом году. Будем сидеть вдвоем у печки, ловить окуней в проруби – интересно, пешню-то ту самую, на заказ сделанную, не утопил он еще? – варить кондер с рыбой и пшеном. Особенно в мороз хорошо… Жаль, что нельзя уехать прямо сейчас – темно, дорога скользкая, не ровен час разобьюсь».