Читать книгу "Сладкий привкус яда - Андрей Дышев"

– Вчера лошадь в спину, – произнес я, проводя пальцем по ее гладкой прохладной щеке. – Сегодня девушка в челюсть. По-моему, мы недавно заключили мирный договор.

– Надеюсь, тебе не было больно? – спросила она. – Тогда целуй меня.

Я мысленно повторил ее слова, убеждая себя в том, что правильно понял их смысл. Просьба Татьяны была, мягко говоря, странной, в то же время я не мог найти в ней ничего отталкивающего или невыполнимого. Ее глаза были чисты от лукавства или злости. «Я совсем не знаю женщин», – подумал я, ниже склоняя голову и касаясь губами ее влажного рта. Девушка слабела подо мной, глаза ее закрывались, я почувствовал ее язык, ее оживающие, ищущие губы и полированный ряд зубов…

Она вдруг укусила меня за губу – не слишком сильно, чтобы умереть, но вполне ощутимо, чтобы я отпрянул и прижал ладонь ко рту.

– Может быть, ты позволишь мне встать? – неожиданно сердито произнесла Татьяна. – У меня уже куртка на спине промокает.

Я поднялся на ноги и подал девушке руку. «Орлов глупее, чем мне казалось, – подумал я, всматриваясь в глаза Татьяны. Она пыталась спрятать от меня взгляд. Не получилось, блеснула глазами в мою сторону и улыбнулась. – Он уже ничего не замечает. Мы упустили инициативу. В наших сетях рыба уже тухнет».

Я бродил между деревьев, пинал ногами листья и рвал подснежники. Филипп, стоя у кухонной повозки, наблюдал за мной и курил.

– У тебя из губы идет кровь, – сказала Татьяна, когда я взялся за короб с посудой, водружая его на прицеп, и протянула мне платок. Я прижал его ко рту, потом вспомнил про подснежники и полез в карман.

– Это тебе. Извини, немного помяты.

– Знаешь что, – подумав, произнесла Татьяна, – я хочу тебе сказать, чтобы ты больше не искал у себя портмоне Родиона. Оказывается, я подкинула его совсем другому человеку.

Я внимательно смотрел в глаза девушке.

– Кто-то из нас сошел с ума, Танюха?

– Если бы кто-то из нас! Весь город сошел с ума.

Глава 25НЕ СОВСЕМ ЛЮБОВЬ

Меня не пропускали, сколько бы я ни сигналил, а когда, плюнув, дал задний ход, то и путь назад уже был отрезан. Вдобавок какая-то разъяренная старушка зачерпнула ведром дорожной грязи и выплеснула ее на ветровое стекло. Пришлось выйти из машины, но здесь меня никто не боялся. Весь круг перед воротами усадьбы был запружен пожилыми женщинами и мужиками. В глазах рябило от платков, кепок и самодельных транспарантов. Над митингующими разносился визгливый голос:

– Нас разделили как скотов! Теперь появилась привилегированная каста родственников. Все остальные – это быдло, чернь! Редактор газеты считает, что ему дано единоличное право определять, кто удостоен чести считаться родственником Орлова, а кто нет. Надо спросить этого писаку, какими архивами и документами он пользовался, когда рисовал свое лживое дерево! Орлов – это достояние и богатство всего города, а не части его!..

Вокруг митингующих скучали милиционеры, и гневная речь их не пронимала, словно они уже давно были зачислены в родственники единым одномандатным списком. Остальные же, не попавшие в генеалогическое дерево, были весьма эмоциональны. Когда я вежливо попросил разгоряченных женщин чуть-чуть подвинуться и уступить дорогу машине, чтобы проехать к воротам, мне на голову тотчас надели транспарант с надписью: «И МЫ ХОЧЕМ ЖИТЬ КРАСИВО!!!», а потом стали махать на меня руками, как на козла, зашедшего в чужой огород.

– Еще один выискался! – подбоченив руки, загорланила тучная женщина. – Устроился в тепленьком местечке, выжидает!

– Трутень! Паразит! – слабым голосом вторила ей вторая – немощная, завернутая в белый платочек.

– Мордоворот! – однозначно заклеймила третья.

– Наши деньги прикарманить хочет! – предположила четвертая – без платка, без лица и глаз. – Пропиську пусть покажет! Пропиську!

– Уважаемые граждане! – усталым голосом говорил в мегафон охранник из-за ворот. – Князь Орлов принимает население по личным вопросам каждый четверг с пятнадцати часов. Просьба разойтись по домам и не мешать движению автотранспорта…

Я сумел пробиться на территорию усадьбы, правда, без машины и осыпанный обрывками транспарантов, но все же без следов побоев.

Орлов был взбешен. Он ходил по кабинету и гремел стульями.

– Я не понимаю их! – кричал он, размахивая руками. – Я всю жизнь стремился сюда, выдавливал из себя все чужое, пошлое, американское, чтобы не опозориться здесь, среди своих! Я думал, что они страдают от ностальгии по прошлому, по духовности, которую у них отняли! Я готов вернуть им этот утраченный мир. Но они почему-то хотят только моей смерти и денег!

– Вы сами виноваты, – сказал я. – Не надо было афишировать, что вы отсюда родом. Приехали бы как рядовой меценат. Разве мало Орловых на свете?

– Меценат! – передразнил меня Орлов. – Да в моей картинной галерее двести полотен изображают пейзажи Арапова Поля, половина из которых написана отцом еще до революции. И все они легко узнаваемы! А портреты моей матери, моего отца, тетки, ее мужа – Филькиного деда? Под картинами комментарии! Дурачок догадается!

– Вы меня извините, Святослав Николаевич, но в вашу картинную галерею никто не ходит.

– Почему не ходит?

– Люди о деньгах думают, а не о картинах. Им еду не на что купить.

– Неужели только и делают, что о деньгах думают? – с сомнением произнес Орлов. – А про мост через реку, который вот-вот обрушится, они не хотят подумать? А про яму перед рынком, в которую и телеги, и машины уже год проваливаются? А свои замшелые и гнилые заборы подправить не могут, чтобы хаты на свинарники не смахивали? Чтобы дети не привыкали к навозу под ногами, к склизкому ганку и пьяному отцу как к норме, как к единственно возможному образу жизни! Чтобы у малолеток в сознании закрепилась планка чистоты и порядка, ниже которой опуститься – смертный грех! И, может быть, только дети этих детей начнут жить уже в ином культурном измерении. Но чтобы это произошло, мужики уже сегодня должны протрезветь, посмотреть вокруг себя и задать вопрос: «Как мы живем?!»

– Да хорошие у нас мужики, Святослав Николаевич! – заступился я за мужиков. – Только за яму, за мост и забор никто им не заплатит!

– А отремонтировать просто так, бесплатно, не могут? Свое же дерьмо я предлагаю разгребать! Свое, братец! Чтобы не по-скотски, а по-человечески жить!

Я пожал плечами и, наверное, неубедительно сказал:

– Они, Святослав Николаевич, уже не видят смысла в жизни – ни в человеческой, ни в скотской.

– А вот для того, чтобы увидели смысл, и нужны картинные галереи, и хорошие школы, и церкви, и культурные центры! – постукивая пальцем по столу, сказал князь. – Я не понимаю, как так получается: еду купить не на что, а с утра все мужики уже пьяные, у всех уже праздник! Сидят на завалинке, животы чешут, самосадом пыхтят! Да всякая неразумная живность, отойдя от спячки, первым делом идет на поиски добычи. Потом гнездо или нору строит. Потом потомство плодит. Животным плевать на наше правительство и на кризисы. Земля есть, вода есть, солнце есть – этого достаточно, братец, чтобы прокормиться, да еще время останется на то, чтобы вылепить из себя человека с чистой душой и светлыми помыслами… О еде они думают! Да сколько о ней ни думай, не появится она сама по себе, ее добывать надо – руками или головушкой, кто как умеет.