Читать книгу "Одесский фокстрот - Татьяна Соломатина"

– Меня интересует срочно выпить. И косуха из каракуля. Оливкового цвета.

– Заходите. Мы как раз специализируемся на косухах. Женских. И на лётных куртках. Мужских.

– А что, бывают женские лётные куртки?

– Ну, раз бывают женщины-лётчики, значит, бывают и женские лётные куртки.

Аккуратный магазинчик. Застеклённый. Товар не копной – а по одной-две. Приятно пахнет правильно выделанной кожей. Бухаюсь на табуретку. Белый мальчик развешивает передо мною всё, что подходит под определение «косуха, из каракуля, оливкового цвета». Нет, это смешно – но то, что он развешивает, действительно подходит под это определение.

Мальчик не старается меня немедленно в это упихнуть. Мальчик проговаривает выученное им из рекламных проспектов. Да, это не бренд. Это реплики одного из самых известных… Протягивает мне, собственно, сами рекламные проспекты.

Понятно, что реплики. Да я и не собираюсь покупать известный бренд. Я лучше ещё раз США от моста до моста перееду. От Бруклинского до Золотых ворот. И ещё останется. Потому что поездка от моста до моста обошлась мне ровно в половину стоимости брендовой косухи из каракуля, оливкового цвета. Вместе с арендой машины, бензином, остановками в национальных парках, едой, гостиницами и походами в музеи и рестораны. Да, я не настолько богата, чтобы покупать дешёвые вещи. Но и деньги мне даются отнюдь не просто. Потому я куплю себе хорошую реплику. К слову – тоже отнюдь не копеечную.

Отдышавшись и придя в хорошее настроение от мальчика, преподнёсшего мне пластиковый стаканчик растворимого кофе, начинаю примерять.

– Да. Эта что-то не очень. Такую, пожалуй, совсем молодой девочке…

Зараза! Но он прав. Он – профессионален. Чем бы он там ни занимался вне продажи косух. Он профессионален. И значит, честен.

Останавливаюсь на одной из моделей. Таки косухе. Таки из каракуля. Таки оливкового цвета.

Слегка торгуемся. Это такая игра. Я готова заплатить запрошенное. Он знает, что запросил больше ровно на ту скидку, что он мне в результате «торгов» и сделает.

Терминала, разумеется, нет. Гривнам и рублям предпочитают светло-зелёный, спокойного цвета нал.

– Ладно. Но мне надо выпить.

Мешкает лишь секунду. И, слава богу, не уточняет, хочу ли я пить. Потому что русскоязычный и, что важнее, – русскодумающий – точно знает значение слова «выпить». И отличное от него значение слова «пить».

– У меня, к сожалению, нет. Но… Идёмте за мной.

Выходим из лавки. Следую в форватере. Он лоцмански лавирует в хитросплетениях кожано-меховых рифов. Выводит меня к затрапезной стеклянной будке со «стоячими» столиками. Открывает дверь. Всё быстро, решительно. Он тут свой.

– Люда, налей даме. Только не твою эту… Коньяк. Приличный.

Люда тоже быстро соображает. Оценивающе глянув на меня:

– Сколько?

– Двести.

Люда манипулирует под прилавком. Я получаю полный до краёв пластиковый стаканчик коньяка. Чуть надпиваю, чтобы не расплескать. Ей богу, на вкус он ничем не хуже сорокалетнего, армянского.

– Пятнадцать гривен.

Даю двадцать.

– Сдачи не надо.

– А мне – подачек.

Строга Люда, не забалуешь.

– Это не подачка. Это – чаевые.

Смотрит секунду в упор.

– Спасибо.

Выходим с белым мальчиком из вони стекляшки в морок рядов. Ну что, белый мальчик, последний тест? Будешь навязчиво стоять и, нетерпеливо перетаптываясь, караулить, пока я пью и курю?

– Вы не заблудитесь?.. Вот! – даёт мне визитку, где обозначен номер магазинчика. Быстро уходит.

Молодец. А то я уж испугалась, увидев слегка сизорожее выражение в его голубых глазах.

Сто выпиваю под сигаретку.

Возвращаюсь. Меряю ещё раз – контрольный. Расплачиваюсь. Мальчик даёт карту гарантийного обслуживания на год.

Ещё сто выпиваю у мальчика в магазинчике. За обновку. Он складывает и заворачивает её нежно. Двести коньяка делают своё дело – покупаю у него ещё и сумку. Кожаную сумку оливкового цвета, идеально подходящую под косуху. Сперва втайне жадничаю. Затем перевожу доллары в рубли. А рубли – в цены московского «Европейского», куда менеджеры среднего звена по выходным ходят погулять. Разумеется, тут же покупаю! У мальчика сумки только украшали витрину. Тут такие не покупают. Очень редко. Вторая за год. До этого тоже купила тётка из Москвы.

– Слушай, а чего тут столько турок и армян? Никогда столько не было. Я, конечно, не часто бываю… Но были в основном свои. Турок и армян – пару штук на весь Седьмой километр. И то – не продавали, а держали контейнеры.

– Да, вы правы! Раньше столько не было! – вздыхает мальчик, как будто он в свои двадцать два может сильно помнить про раньше. – Я вам больше скажу: все эти турки и армяне – азербайджанцы.

Белый русскомыслящий мальчик умеет пошутить с непроницаемым выражением лица. Меня накрывает волной хохота. Он ведёт себя практически идеально. До наследного принца ему, конечно, далеко. Но достоинство в мальчике есть. Тьфу-тьфу-тьфу! Пусть их будет, таких мальчиков, посреди перекисных тёток и сизых рож. А сам чего тут? Учится. Деньги на учёбу нужны. Просить не у кого.

Мальчик провожает меня. И даже машет ручкой вслед. С пожеланиями всяческих удач. И приятности носить. Да. Часть этикета. Но честная, искренняя часть. Нам обоим приятно.

Сизорожие и перекисные смотрят на нас неодобрительно. Недополученная прибыль – это как косуля-подранок, скрывшаяся в чаще. Понять можно. Принять нельзя.

– У него только русские покупают! – шипит за моей спиной перекисная в сизорожего соседа.

– Ничего, на наших отобьём. У нас дёшево – и вал. Заходите к нам! У нас на вас, наваснавас, навас! – голосит он в очередную недовольную бабу-бронетранспортёр, таскающую по рядам обречённого миниатюрного супружника.

А между тем конкретно эта перекисная тётка – явно русская. И этому азербайджанцу одесситы явно не свои.

О, Седьмой километр! Ода поставленному с ног на голову космополитизму!

Звоню Лене. Она ещё в процессе. Встречаемся у сторожевой башни нужника. Закидываю в багажник свои приобретения. Лена возвращается в ряды занавесей. Я иду ловить такси до города. Мавр сделал своё дело. Не такой уж он и страшный, этот Седьмой километр. Надо только не пренебрегать мистическими практиками.

Вечером у меня уточняют:

– Сколько отдала?

Отвечаю.

– Да ты что, с ума сошла?! Можно было такую же купить долларов за четыреста… Пятьсот!

Такую же – нельзя. И я даже не расшаркиваюсь в ответном пожелании глянуть на занавеси. Тем более косуха была рассмотрена и примерена без моего на то позволения ещё в моё отсутствие. Впрочем, мы сто лет подруги.