Читать книгу "Прочитавшему — смерть - Рекс Стаут"

Я отложил письмо, посмотрел на часы и увидел, что уже 9.35. В Пеории, штат Иллинойс, было 8.35, и Джон Р. Уэлман, судя по распорядку дня, который он мне дал, уже был у себя на работе. Я снял телефонную трубку, заказал его номер и вскоре заговорил с ним:

— Мистер Уэлман? Арчи Гудвин. Я обещал позвонить, как только что-нибудь прояснится. Корриган, старший компаньон из той юридической конторы, был найден мертвым вчера вечером на полу собственной квартиры с дыркой в голове и рядом с пистолетом. Я…

— Он что, застрелился?

— Не знаю. Я лично думаю, что да. Я бы сказал, что картина проясняется, но решаю не я, а мистер Вульф. Я звоню вам только потому, что обещал. Исходя из обстановки на данную минуту, больше мне сказать вам нечего. Мистер Вульф занят у себя наверху.

— Спасибо, мистер Гудвин. Большое вам спасибо. Я еду в Чикаго, а оттуда лечу к вам. По приезде в Нью-Йорк я вам позвоню.

— Прекрасно, — ответил я, повесил трубку и опять взялся за чтение.

«В живых оставался только один человек, знавший содержание рукописи, — Рейчел Эйбрамс, которая ее перепечатывала. Логика подсказывала мне, как следует поступить.

Еще три месяца назад я ни разумом, ни сердцем не мог заподозрить в себе потенциального убийцу. По-моему, я знал себя, по крайней мере, не хуже, чем большинство людей. Я понимал, что в самооправдании того, что я причинил О′Мэлли, есть элемент софистики, но без этого интеллектуального источника ни один человек не способен сохранить чувства собственного достоинства. Во всяком случае, я стал совершенно другим после того, как сбросил в воду тело Дайкса. В то время я этого не понимал, зато теперь знаю. Перемена была не столь разительной в мыслях, сколько в душе. Если процесс подсознательного может быть вообще выражен в терминах рациональных, то процесс, происходивший у меня в душе, можно разложить на следующие составляющие: а) я хладнокровно убил человека; б) я не менее порядочный и гуманный человек, чем прочие люди, и уж ни в коем случае не злой и не извращенный, а потому в) традиционное восприятие акта совершения убийства не имеет законной силы и не является безнравственным.

Я не имел права позволить себе испытывать отвращение к мысли о расправе с Джоан Уэлман, во всяком случае, такого, чтобы удержать себя от дальнейших действий, ибо если считать ее гибель морально неприемлемой, то как оправдать убийство Дайкса? После смерти Джоан Уэлман я перестал сомневаться. Теперь при наличии достаточного мотива я был способен на убийство любого числа людей, не испытывая при этом ни малейшего угрызения совести.

Поэтому, замышляя расправу с Рейчел Эйбрамс, я раздумывал только о том, насколько в этом есть необходимость и можно ли ее осуществить, не подвергаясь излишнему риску. Необходимость есть, решил я. Что же касается риска, я положился на обстоятельства. В этом случае я не мог использовать тот же фокус, какой использовал с Джоан Уэлман, поскольку она знала Дайкса как Бэйрда Арчера. Мой план оказался настолько прост, что его и планом-то нельзя было назвать. В один прекрасный, но дождливый день я без приглашения явился к ней в офис. Если бы она была не одна или возникло какое-либо другое непредвиденное обстоятельство, мне пришлось бы удалиться и придумать иной образ действия. Но весь ее офис, оказалось, состоял всего из одной комнаты, в которой она была одна. Я сказал ей, что мне нужно кое-что перепечатать, и, приблизившись под предлогом показать текст, я схватил ее за горло, а после того как она с полминуты пробыла в бессознательном состоянии, открыл окно, поднял ее и выбросил из окна. К сожалению, у меня не были времени, практически ни минуты, искать, не сохранился ли у нее еще один экземпляр рукописи Дайкса. Я выбежал из офиса, спустился по лестнице на этаж ниже и там сел в лифт, куда, между прочим, и вошел, когда поднимался наверх. Когда я выбрался из здания, тело лежало на тротуаре, а вокруг уже собралась толпа. Через три дня, когда я с моими компаньонами пришел к вам, я узнал, что опередил вашего Гудвина не более чем на две минуты. Значит, счастье на моей стороне, решил я, несмотря на то, что Гудвину удалось найти в ее финансовом реестре имя Бэйрда Арчера. Застань он ее в живых, он узнал бы содержание рукописи.

К тому времени, когда мы впервые явились к вам девять дней назад, я понял, что мне грозит опасность, но был убежден, что сумею ее предотвратить. Вам стало известно о Бэйрде Арчере и рукописи, вы поняли, что вся эта история связана с Дайксом и, следовательно, с нашей конторой, — но не более того. Вы заметили пометку „Пс. 145–3“, сделанную моей рукой на его заявлении об увольнении, и правильно ее расшифровали, что мне почти ничем не грозило, ибо кто угодно мог легко подделать мой прямой ровный почерк, и мои компаньоны дружно помогли мне убедить полицию, что вы сами, наверное, сделали эту пометку в попытке обмануть нас.

В среду, когда мы получили письмо от миссис Поттер, мне и в голову не пришло, что вы имеете к этому какое-либо отношение. Я счел это смертельным ударом, нанесенным судьбой в самый неподходящий момент. Письмо принесли мне, но поскольку оно было адресовано не кому-то лично, а в контору, то наш клерк, обрабатывающий почту, прочел его, и поэтому я вынужден был показать его моим компаньонам. Мы обсудили положение и пришли к единодушному выводу, что одному из нас следует немедленно лететь в Калифорнию. Мы разделились во мнении, кому именно следует лететь, но как старший компаньон я настоял на своей кандидатуре. Никто не стал со мной спорить, и я вылетел первым же доступным рейсом.

Что произошло в Калифорнии, вам известно. Я пошел на риск, но считал себя в относительной безопасности, пока не очутился в номере Финча, где вместо него встретил Гудвина. С этой минуты мое положение стало явно безвыходным, но я пока отказывался сложить оружие. Я понял, что с помощью Гудвина вам, несомненно, стало известно содержание рукописи, а значит, и мое предательство по отношению к О′Мэлли, но тем не менее полагал возможным избежать обвинения в убийстве. Всю ночь в самолете, сидя всего лишь в нескольких футах позади Гудвина, я обдумывал все возможные ходы и способы действий.

Из Лос-Анджелеса и позвонил одному из своих компаньонов, и они все собрались у нас в офисе, когда я утром приехал туда прямо из аэропорта. Они пришли к единодушному мнению посетить вас и потребовать изложить содержание рукописи. Я настаивал на ином образе действий, но переубедить их не сумел. Когда мы пришли к вам, я был готов к обвинению меня в доносе на О′Мэлли, предполагая, что вы расскажите нам о рукописи, но вместо этого вы нанесли мне очередной удар. Вы ничего нам не рассказали, заявив, что не совсем готовы к действиям, что вам требуются еще кое-какие подробности. Для меня это означало только одно: вы не хотите обнародовать мой донос на О′Мэлли до тех пор, пока не будете готовы использовать этот факт как доказательство для обвинения меня в убийстве, и не высказались бы таким образом, если бы не были уверены, что будете вот-вот готовы. Какие именно подробности вам требовались, я не знал, но это не имело значения. Я не сомневался, что либо я уже у вас в руках, либо вскорости буду.

Мои компаньоны решили еще раз все обговорить за обедом, но я, сославшись на усталость, поскольку провел ночь в самолете, поехал домой. Снова заработала подкорка, ибо к крайнему моему удивлению мною вдруг завладело навязчивое желание покончить с собой. Я не стал с ним бороться. Я решил покориться ему. Но я еще не пришел к окончательному выводу, оставить ли вам рассказ о моей беде и о причинах, приведших к ней. Я сел за письмо, которое писал несколько часов. Сейчас я прочту его и решу. Если я его пошлю, то только вам, поскольку вы стали причиной моей смерти. Снова здесь, в конце, как и в начале, больше всего меня интересует, чем мотивированы мои поступки, что заставляет меня написать это письмо и послать его именно вам, а не кому-нибудь другому? Но начни я об этом рассуждать, мне никогда не закончить моего письма. Если я все-таки пошлю его вам, то знайте, что я не пытаюсь подсказать вам, что с ним делать, поскольку вы все равно поступите так, как сочтете нужным. Вот я и делаю то же самое: поступаю так, как считаю нужным».