Читать книгу "Царская невеста. Любовь первого Романова - Сергей Степанов"

Судя по голосу, Бильс разволновался. Его латинская речь звучала с надрывом.

– Только представьте себе! На тончайшем пергаменте в золотых переплетах были Ливиевы истории, Цицеронова книга о государстве, Светониевы истории о цезарях, Тацитовы истории. А сверх того – Аристофановы комедии и Гефестионова географика.

Михаил Федорович зевнул. Тут только доктор заметил, что никто не разделяет его восторгов. Балсырь переводил по-прежнему монотонно, царь смотрел в окошко, прикрыв рукой рот.

– Ваше Величество, простите мою горячность. Тит Ливий написал 142 книги, мы, к несчастью, знаем только 35. Судя по всему, остальные сохранились только в Либерии. В золотых переплетах может быть полный Тацит. Трактат Цицерона мы знаем только в отрывках, а в составе Либерии мог сохраниться полный список, равно как неизвестные нам сочинения величайшего античного оратора. Пусть это только полет моего безудержного воображения, но я верю, что часть этих книг чудом сохранилась после сожжения Александрийской библиотеки. Пастор Вестерман утверждал, что там были книги на еврейском и на других, неведомых ему языках. Если бы ваше величество повелели разыскать библиотеку кайзера Иоанна Грозного, вы бы осчастливили весь род человеческий.

– Мы поищем, – неожиданно для себя сказала Марья.

– Зачем, Машенька? И где искать? – удивился Михаил Федорович.

– Поищем, – упрямо повторила Марья.

– Ну, ин будет так, – царь вяло махнул рукой. – Благодарю тебя, дохтур. Потешил ты нас. Непонятного много, а какое понятно, то нам не годно. А книжки пусть поищут. Священные книги – дело богоугодное.

– О, Ваше Величество! Европа преклонит колени пред столь просвещенным монархом и навсегда впишет славное имя Вашего Величества на скрижали истории!

Глава 9 Подземелье Кремля

Книжные сокровища Ивана Грозного не давали покоя Марье. Неспроста пленный пастор поведал не о злате и серебре, коим были наполнены кладовые Кремля. Ему запомнились только книги. Да и доктор Валентин Бильс говорил о книгах с нескрываемым трепетом. Он человек ученый, весь свет объездил и знает, что древние книги превыше всех земных сокровищ. Собраны в них великая мудрость и откровение, утраченное знание о том, что было в прошлом, и пророчества о том, что случится в будущем. Марья тихо шептала про себя: «Либерия», стараясь хорошенько запомнить незнакомое слово. Лекарь Балсырь пояснил, что «Либерия» от латинского слово «либер» – книга. И теперь Марья мечтала найти Либерию, чтобы слава об этой находке разнеслась по всем странам. В Москву потянулись бы ученые люди наподобие доктора Бильса, которые могли бы просветить бояр.

Но где искать Либерию? Пастор назвал имена приближенных Ивана Грозного, хлопотавших о переводе книг на русский язык. Улучив удобную минуту, Марья спросила о них у бабушки. Федору хлебом не корми, дозволь только рассказать о старине.

– Из этих троих только думный дьяк Ондрюшка Щелканов умер своей смертью. Хитрый был, хотя и он потом не уберегся, попал в опалу за подделку родословных книг. Ивана Висковатого да Никиту Фуникова казнили в один день. Я совсем девчонкой была, а такую страсть запомнила на всю жизнь.

Еще бы не запомнить! В Китай-городе посреди торговой площади поставили восемнадцать виселиц, разложили многие орудия мук, зажгли высокий костер и над ним повесили огромный чан с водою. Узрев сии приготовления, торговые людишки в ужасе разбежались. Лавки стояли отворенные, там лежали без присмотра деньги и товары. Царь Иван Васильевич и старший царевич Иван приехали на конях, окруженные верными опричниками. За ними вели толпу осужденных, еле живых после пыток. Не видя народа, царь велел опричникам искать людей и пригнать их на площадь. Испуганных москвичей вытаскивали из ям и погребов и заставили смотреть на казнь.

В тот день казнили двести человек. Каждому осужденному по повелению царя Ивана Васильевича были назначены особенные мучения. Одним государь приказал вырезать из кожи ремни, а с других полностью содрать кожу. Некоторым повелел отрубить правую и левую руку и ногу, а потом только голову, другим же вспороть живот. Казначея Фуникова царь велел варом обварить, а печатника Висковатого, который большую царскую печать прикладывал к грамотам и посольскими делами ведал, резали по суставам. Повесили его вверх ногами, опричники подходили и острыми ножами отрезали куски человеческой плоти. Один из опричников Ивашка Реутов перестарался и неловким движением ножа умертвил дьяка. Царь Иван Васильевич страшно разгневался и послал самого опричника на казнь за то, что тот помог изменнику избежать мучения.

Потом царь поехал в дома Висковатого и Фуникова, смеялся над слезами их жен. Фуникову мучили. Пятнадцатилетнюю дочь ее, которая стенала и вопила, отдал царевичу Ивану, а после вместе с матерью и женой Висковатого заточил в монастырь, где они умерли от горя.

Бабушка приложила палец к губам, осторожно подкралась к двери, внезапно распахнула ее и, только убедившись, что за дверью никого нет, зашептала:

– Хоть и родственники мы теперь царю Ивану Васильевичу, но не умолчу… Любил он мучительство. Многих славных воевод перебили: боярина князя Александра Борисовича Горбатова, который Казань брал, да сына его, князя Петра, да окольничего Петра Петрова сына Головина, да князя Ивана княже Иванова сына Сухово-Кашина, да князя Дмитрия княже Андреева сына Шевырева…

Марья заскучала. О казнях князей и бояр она слышала с детства. Бабушка рассказывала слово в слово, наверное, раз сто, не меньше. Оказывается, дьяков тоже казнили, не одних только великородных бояр. Тех, кто показал Либерию иноземцам, потом резали по суставам и обливали варом. Их жены и дети умерли в темницах или монастырских кельях. Некому поведать о книгах.

Ее взор упал на клетку с попугаем. Рассказывали, будто птица – тот самый папагал, которого кесарь римский преподнес в подарок цареградской царевне Софье Фоминичне Палеолог, ставшей русской великой княгиней. Между тем доктор Бильс упоминал, что древние книги были тем немногим, что уцелело от сожженной Александрийской библиотеки, а потом попало к византийским императорам. Доктор думал, что книги были привезены в Москву в качестве приданного царевны Софьи. Марья прижала губы к золоченым прутьям клетки и тихонечко прошептала:

– Либерия… Либерия…

Попугай встрепенулся и выкрикнул:

– Жр-р-рать!

– Чтоб тебе пусто было! Ничегошеньки путного от тебя не добиться, глупая птица! – в сердцах сказала Марья и передразнила попугая, подражая его картавому выговору: – Жр-р-рать да жр-р-рать!

Попугай от удивления, что кто-то передразнивает его самого, нахохлился и раскатисто выкрикнул:

– Ар-р-р-р-ристотель!

– Надо же, вспомнил! – удивилась бабушка, прервав рассказ о лютых казнях. – Раньше он часто по-фряжски болтал. Обленился на старости лет.

– По-фряжски? Что это за слово? Имя?

– Ну да, имя. Аристотель, муроль знатный и пушечник нарочит из Фряжской земли.