Читать книгу "Инферно Габриеля - Сильвейн Рейнард"

На ней будет слишком много одежды. Но он снимет с нее все. Медленно будет снимать вещь за вещью, сопровождая каждое свое действие поцелуями, особенно в шею, где так тревожно и волнующе пульсирует голубоватая жилка. Она покраснеет, как Ева, но поцелуи ее успокоят. И вскоре она, совсем нагая, будет лежать перед ним, думая только о нем и его бесконечном восхищении. Она забудет, что находится не в роскошной постели, а на жестком столе.

Он будет шептать ей клятвы и стихи, будет называть ее множеством ласкательных имен, и она не почувствует стыда… Она искренне поверит, что он действительно восхищается ею.

А потом наступит момент, когда они оба поймут: пора. Он склонится над нею, осторожно подложит ей ладони под голову и будет держать их там, чтобы она не ударилась о жесткий стол и чтобы ее голова не качалась из стороны в сторону, как у нелюбимой игрушки.

Он не был жестоким любовником ни с кем. И конечно же, он не позволит быть с нею грубым или равнодушным. В нем будет бушевать страсть, но его движения останутся нежными. Ведь он знает ее главный секрет и сделает все, чтобы этот поворотный в ее жизни момент запомнился ей радостью, а не болью. Ему хотелось, чтобы она простерлась под ним, затаившая дыхание, зовущая, с широко распахнутыми глазами, пылающими огнем желания.

Пожалуй, ее голову он будет держать только одной рукой, а другую осторожно подсунет ей под поясницу. Он будет вслушиваться в ее дыхание, всматриваться в ее подвижные глаза. Он дождется, когда она застонет от желания.

Потом она закусит губу, прикроет глаза. Он приблизится и шепотом попросит ее не напрягаться, не сжиматься. Так ей будет легче, потому что для первого раза ей уже достаточно лет. Многие ее сверстницы прошли через это в четырнадцать и, наверное, даже не заметили, как все случилось. Их глупые парни торопились поскорее получить желаемое, думая только о себе. Он же, наоборот, замрет и не станет ее подгонять. Он замрет и… быть может, на этом даже остановится.

Его прекрасный, совершенный, кареглазый ангел. Ее грудь начнет вздыматься все чаще, и щеки раскраснеются, а затем — и все тело. Для него она будет словно бутон розы, который раскроется под ним. Он будет добр с нею, и она раскрепостится. Он будет наблюдать за происходящим, и мгновение словно остановится. Останется только свет, запах, звук, вкус, прикосновение… по мере того как она, потеряв девственность, будет превращаться в женщину. И все благодаря ему. Благодаря ему.

Девственность? Значит, будет кровь. За грех всегда приходится расплачиваться кровью. И даже умирать.

У Габриеля перехватило сердце. Ему даже показалось, что оно на несколько секунд остановилось. И вдруг ему вспомнились строки старинного стихотворения, прочитанного, когда он еще учился в колледже Святой Магдалины. Перед ним с предельной ясностью встала картина: он — профессор Габриель О. Эмерсон, потенциальный соблазнитель прекрасной девственницы Джулианны — не кто иной, как… блоха.

У него в ушах зазвучали слова из стихотворения Джона Донна:

Узри в блохе, что мирно льнет к стене,

В сколь малом ты отказываешь мне.

Кровь поровну пила она из нас:

Твоя с моей в ней смешаны сейчас.

Но этого ведь мы не назовем Грехом, потерей девственности, злом.

Блоха, от крови смешанной пьяна,

Пред вечным сном насытилась сполна;

Достигла больше нашего она.[13]

Подсознание Габриеля точно рассчитало момент, чтобы напомнить ему строки Донна. Стихотворение это было написано как аргумент в пользу соблазнения. Донн говорил девственнице, которую желал сделать своей любовницей, что лишение невинности имеет куда меньше последствий, чем убийство блохи. Поэт убеждал девушку отдаться ему быстро и не раздумывая, без колебаний и сожалений.

Слова Донна в точности описывали то, что Габриель намеревался сделать с Джулией. Точно описывали и великолепно оправдывали его намерения… Вкусить аромат, источаемый ее девственностью. Овладеть ею. Согрешить, уже не вкушая аромат, а высасывая из нее соки и опустошая ее. А потом… бросить, как надоевшую игрушку.

Она была чиста. Она была невинна. Он ее хотел.

Facilis descensus Averni. «Путь легок в ад».

Но он не хотел быть тем, кто вынудит ее пролить кровь. Сколько бы лет он ни прожил, никогда он не сможет и не захочет лишить невинности еще одну девушку и увидеть ее кровь. В его мозгу разом померкли все мысли о соблазнении и неистовом, страстном совокуплении прямо на столе, на стульях, у стены, книжных полок или на подоконнике. Он не овладеет ею, не заявит своих прав на то, на что у него нет прав.

Габриель Эмерсон был весьма заурядным и лишь наполовину раскаявшимся грешником. Он испытывал повышенный интерес к прекрасному полу и собственным телесным наслаждениям и знал, что в этом им управляет обыкновенная похоть. Никогда этот плотский голод не становился чем-то хотя бы отдаленно напоминающим любовь. Но, невзирая на все его моральные изъяны и вечную неспособность противиться искушению, один моральный принцип у Габриеля все же был. Была одна черта, которую он никогда не переступал.

Профессор Эмерсон не соблазнял девственниц. В отличие от многих мужчин он не «лакомился целочками», даже если кто-то из них уговаривал его помочь лишиться невинности. Весь свой плотский голод он утолял лишь с теми женщинами, которые тоже испытывали потребность в этом. И сейчас он не мог нарушить свою единственную моральную заповедь ради одного-двух часов наслаждений с прелестной Джулией Митчелл. Даже у падшего ангела существуют запреты.

Габриель не покусится на ее девственность. Он оставит ее такой, какой застал у себя в отсеке: кареглазым ангелом с румяными щеками. И пусть она дремлет на жестком стульчике, окруженная кроликами. Пусть спит без тревог, опасностей, ласк и поцелуев.

Он уже взялся за дверную ручку, чтобы тихо уйти и запереть за собой дверь, как вдруг услышал, что Джулия просыпается.

Он вздохнул и опустил голову. Он мечтал провести с нею ночь любви, а вовсе не ночь ненависти. Габриель помнил себя другим, прежде чем грехи и пороки возымели над ним свою власть, покрывая шипами и колючками тропу, по которой он еще надеялся прийти к добродетельной жизни. Едва ли Джулия что-то заподозрит. В конце концов, отсек принадлежал ему, и сейчас он стоял не возле стола, а возле двери. Имеет же право профессор Эмерсон без предупреждения войти туда, где он хозяин. Он расправил плечи и закрыл глаза, подыскивая слова, которые скажет ей.

Мисс Митчелл слегка застонала и потянулась. Потом открыла заспанные глаза и зевнула, прикрывая рот ладошкой. Но стоило ей увидеть стоящего у двери профессора Эмерсона, как ее глаза широко распахнулись. Она вскрикнула, спрыгнула со стула и прижалась к стене. Она настолько перепугалась, что Габриелю было больно на это смотреть. У него разрывалось сердце, что доказывало: сердце у него все-таки есть.