Читать книгу "Чехов и Лика Мизинова - Элла Матонина"

режиссера, каждый четко выполняет свою функцию, а все вместе являют собой образец слаженности. А взглянув на множество авеню и стрит с высоты «Эмпайр Стейт-Билдинг», он понял, что броуновское движение машин и людей внизу напоминает муравейник, где беспорядок лишь кажущийся.

«Метрополитен-опера»

В кабинете с табличкой «Директор» Санин увидел невысокого полного лысеющего человека в костюме, в жилете, с зализанными вверх редкими волосами. Он с неожиданной для своего возраста энергией, широко улыбаясь, подхватился из-за стола и вышел навстречу Санину:

– Приятно увидеть вас в Нью-Йорке, мистер Санин. Садитесь, пожалуйста. Разрешите называть вас Александр? Итальянцу так проще, да и потом, мы ведь, кажется, ровесники? Как вы добрались через океан? Здорово покачало?

– Океан обнаружил свой нрав лишь в первые дни. Представьте, Джулио, на корабле я встретил свою давнюю приятельницу по Московскому Художественному театру, с которой не виделся больше тридцати лет. Она – американская актриса Алла Назимова…

– Алла Назимова? У нас она слывет кинозвездой и, кстати, одно время была довольно высокооплачиваемой… Надеюсь, вы хорошо устроились и отдохнули? Как чувствует себя ваша супруга после трансатлантического путешествия?

Тут Александр Акимович осознал, что интерес Гатти-Казаццо к нему – не что иное, как формальность, что времени мало и ему не терпится быстрее приступить к делу. И ему уже не удастся начать разговор так, как он собирался вначале.

– Спасибо, все замечательно. Огромное спасибо за встречу, за гостиницу. Признаться, не ожидал.

– Через месяц, когда уже немного освоитесь в Нью-Йорке, вам понадобится небольшая квартира в Манхэттене. Уверен, наше сотрудничество принесет новую славу «Метрополитен-опере».

Нет, видимо, Санин слишком поспешил с выводом. Он чуть не расплакался от неожиданного комплимента и от нахлынувших на него чувств. Встал со стула и произнес с неожиданной патетикой:

– Джулио, вы многое сделали для русской музыки, открыв миру Шаляпина. Надеюсь, что не пожалеете и о том, что пригласили в «Метрополитен-оперу» русского режиссера.

– В «Метрополитен. – опере» свои традиции, но, думается, театру нужны и новации. А вы, Александр, как раз тот режиссер, который способен внести новый дух, сохранив лучшее из традиционных ценностей. Вашим партнером будет Туллио Серафино и другие дирижеры мирового уровня, сделавшие себе имя в Америке… Что предпочитаете: чай, кофе? К сожалению, ничего более крепкого предложить не могу. Вы, наверное, уже осведомлены о взаимоотношениях Америки со спиртным?.. Вот, здесь список опер, над которыми вам придется поработать в эти два сезона.

Гатти-Казаццо протянул Санину лист бумаги: «Симон Бокканегра» Верди, «Лоэнгрин» Вагнера, «Лакме» Делиба, «Сомнамбула» Беллини, «Ночь Цораймы» Монтемецци в сезоне 1931/32 года, «Электра» Штрауса, «Император Джонс» Грюнберга.

Все имена, все оперы были ему в той или иной степени знакомы, кроме «Императора Джонса». Гатти-Казаццо, словно читая и обдумывая репертуар вместе с ним, заметил:

– «Император Джонс» – опера американского композитора Луи Грюнберга. Вы возьметесь за нее впервые, но рядом с вами всегда будет сам Луи. Уверен, вам понравится и музыка и он сам. Зная ваш стиль, мне кажется, что вашим коньком в этом сезоне будет Вагнер.

Конечно же, Санин не мог не спросить, почему в репертуаре нет ни одной русской оперы.

– Я знаю, что в русских постановках у вас нет соперников… Но «Садко» и «Сорочинская ярмарка» были в репертуаре совсем недавно. К сожалению, кассовые сборы оставляли желать лучшего, – директор развел руками.

Санин не мог не вспомнить о триумфе своего «Садко» в Париже, но, естественно, промолчал, пожалев о том, что его не пригласили в «Метрополитен» два года назад.

Потом было знакомство с театром. Увидев громадный зал, огромную сцену, Санин почему-то не испытал священного трепета. Он сразу же подумал о том, что с «Лоэнгрином» здесь есть где развернуться, а вот над тем, как решить в этих условиях мелодраматическую «Сомнамбулу», как добиться гармонии пространства и действия, чтобы не потерять лиричности произведения великого Беллини, конечно же, придется поломать голову.

– Хочу вас сразу предупредить, Александр, – услышал он голос Гатти-Казаццо, – у нас здесь не Европа и не благотворительное заведение. Все стоит денег, за которые платят акционеры театра. А потому количество репетиций надо ограничить, причем режиссерские и музыкальные репетиции желательно совмещать. Но вы – профессионал, а потому такой порядок вас не особенно должен беспокоить.

Позже, рассказывая о первом посещении театра, Санин сказал Лидии Стахиевне:

– Как я понял, главный критерий здесь – не мнение критики и реакция зала, а уровень дохода, который приносит спектакль, и срок его пребывания в репертуаре. Словом, деньги. В связи с этим довольно жестко регламентируются расходы на постановку. А режиссер здесь – что-то вроде подручного дирижера. Во всяком случае, фамилии режиссеров история театра не сохранила.

С присущим ей оптимизмом, когда дело касалось мужа, она предположила:

– Что ж, ты будешь первым, с кого начнется новая история «Метрополитен-оперы».

* * *

Лидия Стахиевна проснулась довольно поздно. Она даже не слышала, как муж собирался в театр, не видела, что он надел, так как ушел необычно рано. Заглянув в шкаф, поняла, что наступили будни: как и в Париже, пошел в изрядно помятых «репетиционных» брюках и толстой вязаной кофте. Все эти дни они много говорили о новом театре. По его мнению, вполне удастся найти общий язык с главным дирижером итальянской труппы Туллио Серафино, да и со всей труппой.

– Понимаешь, Лидюша, несмотря на то что «Метрополитен», по мнению американцев, – лучший из лучших, авторитет «Ла Скала» среди итальянцев непререкаем. Туллио и его земляки наслышаны о нашем сотрудничестве с Артуро Тосканини и об огромном успехе «Хованщины» и других русских опер, поставленных в Италии. Им нравится, что я вполне сносно объясняюсь на их родном языке, нравится даже, когда я в сердцах ругаю их, не подбирая выражений. Мол, он как итальянец – ни за словом, ни за чувством в карман не лезет.

Санин был просто влюблен в Беньямино Джильи, одного из старожилов «Метрополитен», работавшего здесь с 1920 года. Тут он был согласен с американцами, которые в силу своего менталитета стремятся присвоить все и вся – Джильи, артист «их» театра, несомненно лучший тенор в мире, по красоте и силе голоса не уступающий великому Карузо.

Как-то Санин рассмешил Лидию Стахиевну, с удовольствием рассказав ей о своей пикировке с Беньямино Джильи. Режиссеру показалось, что певец недоигрывал в той сцене, где его герой страдает, узнав об измене девушки, с которой был помолвлен. Санин решил показать певцу, как сыграть эту сцену. Добродушный и спокойный Беньямино с искренним восторгом наблюдал за тем, как Санин сидел в трагической задумчивости, как в отчаянии обхватывал голову