Читать книгу "Путешествие в страну снега и медведей - Саша Урбан"

сказать, что предприятие безнадежно, и мыслью о том, что если ему вдруг когда-нибудь захочется покрасоваться, как рыцарю на белом коне, то второго такого шанса у него не будет.

Он тут же дал себе мысленную, но тем не менее ощутимую пощечину, после которой всплыли другие возможные плюсы от посещения Хитровки: например, там можно было услышать что-нибудь о Грин-де-Вальде. Миниатюрный переводчик, отданный Альбертом на хранение, оказался очень кстати. Из-за температуры за бортом он работал с перебоями и то, только в помещении, но это было уже что-то. Успокоив взъевшуюся совесть таким образом, Персиваль размашисто поклонился Дарье и подставил ей согнутый локоть.

Княжна рассмеялась такому жесту. Размазанная по лицу сажа не убавляла ее красоты, и Грейвз подумал, что так она могла бы их выдать. От княжны и не несло трущобами, на лице и руках не было отпечатков выживания в этих крысятниках. Хотя… может, в России все было наоборот? Может, им удастся все же смешаться с толпой и не быть бельмом в глазу? Грейвз сомневался в этом, но тонкие пальцы, сминавшие рукав его трансфигурированной рубашки, заставляли его надеяться на лучшее. Они с княжной нырнули в подворотни и начали пробираться дворами, темными, пропахшими гнилью и канализацией. Свет там давали только плохо зашторенные окна; волшебники не решались засветить огни на палочках и только старались шагать быстрее.

— Боитесь? — спросил Грейвз, кладя свою ладонь поверх руки Дарьи.

— Нет, — повела плечами княжна, но голос у нее дрогнул. — Вообще, где где, а на Хитровке маг может чувствовать себя едва ли не безопаснее, чем в Колдовстворце. Их никто не выдает и, в общем, относятся неплохо. Если провинившемуся вору в банде могут отрубить руку, то волшебнику только сломают ребро, — произнесла она с претензией на оптимизм.

— Это хорошо?! — на всякий случай переспросил Грейвз. Ему все-таки хотелось сохранить свои ребра в целости.

— Нет, — вздохнула княжна. — Но это лучше, чем во многих других местах. По крайней мере, так говорит papá.

— Так, Ваша светлость, — произнес Персиваль, останавливая ее. — С Вашей культурной речью Вы нас погубите. Пожалуйста, потрудитесь на сбыть все, что в Вас вкладывали учителя и гувернантки…

— Мистер Грейвз, я не хуже Вашего все знаю. Не сомневайтесь во мне, — она гневно сверкнула глазами и, отпустив руку Персиваля, почти побежала вперед, в нарастающий шум Хитрова двора.

Выскочив из подворотен, на пару секунд Персиваль Грейвз оказался оглушен шумом, запахом, видами Хитровки. Как будто высшие силы собрали все, что есть в мире непривлекательного, смешали это в одном ведре и вылили на пятьсот квадратных метров палаток, лотков и ночлежек. В этом шуме и гуле жили отпетые бандиты, воры, беглые каторжники, убийцы, проститутки. Люди на Хитровке появлялись и пропадали, как снег по весне — был, и нету, или наоборот. Персиваль застыл, глазами ища Дарью, и привычным жестом засунул руки в карманы. Там обнаружилось сразу три чужие руки, одна из которых приветственно пожала ладонь Персиваля, пока две другие пытались вытащить содержимое. Грейвз вскрикнул от неожиданности и получил удар в солнечное сплетение и еще один по затылку прежде, чем успел рассмотреть карманников. К нему тут же подскочила женщина с печальным лицом, по которому словно сани проехались, и, пролепетав своими намазанными губами что-то в духе «бедненький мой», опустила лицо Персиваля себе промеж грудей, а сама тем временем запустила руки ему под телогрейку в поисках внутренних карманов. Грейвз дернулся, почувствовав, что тетка вот-вот доберется до волшебной палочки. Но стоило ему оттолкнуть женщину, как та подняла пронзительный визг, и вокруг нее выросли три амбала с кулаками, размером с голову Персиваля. Вот тут американец понял, что звать на помощь стоило еще минуты две назад. Он огляделся по сторонам в поисках Дарьи, но толпа уже охватила их плотным кольцом, требуя не столько хлеба и зрелищ, сколько мяса и свежей крови. Его крови.

Виновница торжества тут же скрылась с театра боевых действий, так же незаметно, как и все остальное на Хитровке. Грейвз чуть не пропустил момент, когда ему в челюсть прилетел чугунный кулак — яркие физические ощущения не дали упустить ни секунды удара. А в следующую секунду Персиваль невербальный заклятием притянул к себе кастрюлю с кипятком, которую держала в руках торговка, и вывернул ее на одного из нападавших. По толпе пронесся удивленный возглас. Где-то в этом гаме слышался тонкий голос Дарьи, ругавшейся на чем свет стоит в попытках растолкать народ и пробиться вперед. Грейвз не верил, что она успеет, а количество зрителей все росло. Персиваль не рисковал светить палочкой, тогда точно проблем не оберешься; боевых невербальных и беспалочковых заклинаний он почти не знал, поэтому оставалось выезжать на простых левитационных заклятиях и швырять в громил предметы потяжелее. Благо, подходящих объектов было предостаточно.

Оплошав однажды, теперь Грейвз внимательно следил за противниками и не пропускал ни одного удара, то припадая к земле, то отскакивая назад, дожидаясь, когда громила допустит ошибку или раскроется. Персиваль уложил второго каким-то черным бесформенным мешком, на деле оказавшимся дворовой кошкой, сильно исцарапавшей мужика, которого она посчитала обидчиком. Это зрелище оказалось настолько забавным, что на несколько секунд драка остановилась и из кровопролития превратилась в сущий цирк. Даже Грейвз приободрился, но ровно до того момента, как увидел пистолет в руках последнего своего противника. Он целился с двух шагов прямо в живот, не оставляя вариантов, и Персиваль, повинуясь инстинктам, замер, как вкопанный. Когда-то в «Кабаньей Голове» он ловил пули на спор, но тут он не был уверен, что успеет…

Выстрел не дал ему времени на размышления: Грейвз одновременно повернулся боком, уходя с траектории выстрела, и поднял руку, мысленно проговаривая заклинание. Теплая пуля мягко коснулась его ладони под шумный вздох толпы, за которым последовал второй выстрел. Персиваль машинально поднес руку к лицу, чтобы закрыться, но пуля зависла в воздухе на полпути, как следующие после нее, пока громила не выстрелял все, что у него было.

— Хорош глазеть, валите работать, выблядки. Это наш!