Читать книгу "Студент 2 - Всеволод Советский"

трудно бывает нас понять. Ты, наверное, даже вообразить не можешь, что творится в душе у женщины, когда она видит, что есть кому ее защитить… Не знаю там, как другие, а русская баба сразу все отдаст ради такого мужчины! Хоть жизнь! Никогда не предаст… Ну вот, ржет, дурак! Я правду говорю.

— Да я не смеюсь, что ты!

Я и вправду не смеялся, но Любе если уж что взбрело в башку, то колом не вышибешь. Она отпрянула и смотрела сердито и обиженно.

Тут я не выдержал, и точно рассмеялся, с силой привлек ее к себе. Она послушно приникла, ласково мурлыкнув:

— Дурак.

Я осторожно поцеловал ее в темечко:

— Ладно, пойду я.

Не знаю, какие мысли в этот миг вихрились в Любиной голове. Но реакция была очень спокойная:

— Конечно, Васенька, иди. И мне позаниматься надо.

— А где соседки-то твои?

— Разъехались по домам на последние деньки. Завтра вернутся. Ну, иди!

И она даже оттолкнулась от меня. Но так взглянула!.. Бог мой, женские глаза — это, конечно, чудо. Космос. Вселенная!..

Вышел я в сложных чувствах, сам себя до конца не понимая. Но здраво рассудил, что и это надо выдержать в душе. Пусть отстоится, отлежится. Как говорят, по холодку обдумать надо…

На том и остановился. Поднялся на четвертый, прошел к четыреста двадцатой. Это другой коридорный отсек, далеко от нашей четыреста седьмой. Где душ, сортир и прочие коммунальные удобства.

Стукнул в дверь. Коля тут же открыл:

— Входи!

Комната была другого формата. Заметно меньше нашей, зато на двоих. Телевизор, холодильник. Нетрудно было догадаться, что Николай не просто старожил общаги, но заметная здесь фигура. Что немедля и выяснилось. Два-три умелых косвенных вопроса плюс как бы нечаянные проговорки — и я знал, что фамилия Николая Локтев, что вот уже четвертый курс… староста группы и заместитель старосты этажа. Старостами этажей и в целом общаги традиционно являются пятикурсники.

— … я так понимаю, что служба на флоте и рабфак — часть биографии?

— Все верно, — улыбнулся Николай. — Логически вычислил?

Я тоже улыбнулся:

— Это несложно.

— Да… Черноморский флот, 810-й Отдельный полк морской пехоты. Севастополь.

К этому пункту разговора мы уже сидели за столом. И вроде бы как присказки кончились. Пришло время основной темы.

— Ладно, — произнес он. — Скажи, это правда, что Жорка лез на Любку? Тупо так, внаглую?

— К сожалению.

И я рассказал все как было, точнее, то, что видел и делал, не раскрыв только мотив моего прихода к Любе. Хоть и подумал фоном, что общага — та же деревня, глядишь, слухи и поползут… Впрочем, в данной ситуации это было не важно.

Выслушав меня, Коля недобро покачал головой:

— Ну, Жорка…

Это следовало понимать так, что его однокурсник Георгий — юноша проблемный, и старосте с ним очень не скучно. В подробности Николай не полез, а я, естественно, расспрашивать не стал. Мне это ведь и на фиг не надо. А кроме того, и самому не трудно проанализировать и понять, что Жора — персонаж из разряда не то чтобы неудачников, а лучше сказать, людей, которые ухитряются до изумления не попадать в реальность. Таких у нас обычно называют кратким и емким словом «мудак». И судя по лицу Николая, «воспитательный процесс» еще предстоит, но сам воспитатель не слишком верит в его эффективность. Ибо мудака воспитывать тяжко. Он на то и мудак, что его мировосприятие, так сказать, системно смещено по сравнению с обычным. Он может не понимать элементарных поведенческих вещей вроде: будь вежлив… помоги старушке перейти через дорогу… Он искренне недоумевает: а на хрена быть вежливым? Какой мне толк от того, что я старушку переведу?.. При этом такой тип легче легкого способен быть великолепным математиком, музыкантом или еще кем-нибудь… Ну да что там говорить! Жизнь — великий сочинитель.

Тут мы с Николаем, похоже, мыслили синхронно. Я прямо-таки прочитал по его лицу, как он раскинул мысленный пасьянс… и решил подвести промежуточный итог:

— Ладно, Василий! Жора у меня под колпаком, а с тобой мы давай закрепим знакомство, не возражаешь?

— Никак нет, — ответствовал я, безошибочно поняв, о чем речь. И что отказываться в данной ситуации неразумно.

Он встал, из холодильника достал здоровенный помидор явно домашне-огородного происхождения: неправильной формы и расцветки, сорванный зеленым и дозревавший дома где-нибудь под кроватью. Была такая практика томатного собирательства в советские времена. В нашем климате (а в ХХ веке вообще было заметно прохладнее, чем в XXI) эти плоды редко когда вызревали на грядке — после Ильина дня (2 августа) считалось, что ночной воздух и вода в реках и озерах уже холодная. И овощи перестают расти, и купаться нельзя…

Короче говоря, вынул Николай такого огородного монстра, а из недр шкафа — початую чекушку «Русской» и два стакана.

— Мне чуть-чуть, — предупредил я. Он кивнул:

— Я тоже для профилактики.

И разлил граммов по пятьдесят.

Конечно, я расценил это как знак доверия. Николай Локтев увидел, что в общаге появился первокурсник, с которым вполне можно иметь дело. Теперь я должен эту репутацию оправдать.

Ножом хозяин расчекрыжил помидорину на четыре части, посыпал грубой серой солью.

— За знакомство! — провозгласил он, и мы выпили. Воспитание не позволило мне уйти сразу, мы деликатно потрепались о незначительном, после чего я объявил, что мне пора.

— Давай! — хозяин встал. Улыбнулся: — Ну, теперь дорогу в комнату знаешь! Будут вопросы — заходи!

— Конечно, — сказал я, понимая, что по пустякам старосту этажа беспокоить нечего. На том и распрощались.

Идя к себе в четыреста седьмую, я с некоторым удивлением обнаружил, что пятьдесят граммов водки сработали как последняя капля, переполнившая чашу. Упав на практически перебродивший коньяк, они вызвали какую-то снотворную реакцию. Разморило. По внешнему виду не скажешь, но изнутри-то я себя ощущал безошибочно… И ощутил сильное желание добраться до кровати, упасть и расслабиться, хотя было совсем еще не так поздно.

В комнате народ был в полном сборе, прибыл и Роман. По-моему, он был самую малость подшофе, хотя утверждать не возьмусь. Меня встретили приветливыми возгласами, аж душа расцвела… Я сказал: мужики, мол, я сейчас завалюсь, сильно устал, а вы не обращайте внимания, делайте свои дела, мне это не мешает никак, абсолютно. Именно этим словом подчеркнул — абсолютно, а Витек горячо подтвердил, должно быть, судя по себе. Он если уж засыпал,