Читать книгу "Девушка на качелях - Татьяна Тронина"

Агния не ответила. Она все еще переживала свое открытие, то, что ее догадки подтвердились – тайным любовником Марины был все-таки Эдуард Орехов.

– Агния! – опять встряхнул ее Орехов.

Агния подняла голову. «Господи, как он смотрит… Догадался?..» Она не желала признаваться, что у нее с Григорием был роман (зачем сталкивать этих двух мужчин?), но так получилось…

– Агния, при чем тут Харитонов, а? – настойчиво и почему-то ласково повторил свой вопрос Эдуард. – Какого хрена ты о нем так беспокоишься, а?..

– Ну…

– Ты говорила с ним? Это с ним вы обсуждали Маринкины выходки? Почему ты с ним вообще говорила? Агния!

– Отстань от меня! – чуть не плача, взмолилась девушка. – Уйди! Я не хочу с тобой ни о чем говорить!

– А почему тебя так заинтересовала Марина, а?

– Потому что я не хотела бы оказаться на ее месте! – выпалила Агния. – Я не люблю тебя. И что ты привязался ко мне, Эдик? Мы с тобой переспали, да… И что теперь? Я должна стать твоей женой? Не смеши!

Эдуард побледнел, его лицо исказилось.

* * *

Утром выезжали на большое ДТП на Садовом. Потом направились к ближайшему метро – с подстанции сообщили, что пожилой женщине у турникетов стало плохо.

К приезду «Скорой» женщину уже вывели на свежий воздух – теперь она сидела неподалеку от входа, в скверике, на лавке.

– Наконец-то… – навстречу к спешащей бригаде бросилась сотрудница метро. – Принимайте. Свалилась в вестибюле, когда выходила… Хорошо, что не в час пик, иначе затоптали бы. Ладно, побежала!

Сотрудница метро торопливо ушла.

Григорий с Верой Петровной быстро осмотрели больную. Померили давление, сняли кардиограмму на переносной аппаратуре…

– Давление повышено… Вера Петровна, укол ей сделайте. Как зовут? – обратился Григорий к больной. – Сколько полных лет?

– Селиверстова, Зинаида Яковлевна. Шестьдесят два мне… – вяло ответила та. Женщина выглядела гораздо старше своего возраста – с седыми волосами, измученным лицом и в старомодном болоньевом плаще.

Вера Петровна сделала женщине укол.

– В больницу едем?

Женщина закрыла глаза, отдышалась. Через некоторое время ответила:

– Никуда не поеду. Мне лучше. Правда. Укол сделали – и лучше… Зачем куда-то ехать-то? Не поеду.

– Давление часто скачет? Какие препараты принимаете?

Зинаида Яковлевна бодро ответила. Она оживала прямо на глазах.

– Григорий Иванович! Вызывают вас! – крикнул из кабины «Скорой» Покровский, водитель.

Харитонов ушел к машине – переговорить с подстанцией. Фельдшер Вера Петровна осталась сидеть с больной.

– Ну как, Зинаида Яковлевна, лучше?

– Лучше. Прям другое дело… – Селиверстова глубоко вздохнула, наклонилась, с живым интересом разглядывая монетку, валявшуюся в пыли возле лавки. – О, десятка…

Женщина схватила монетку, и из кармана ее широкого болоньевого плаща выпали большие ножницы.

Вера Петровна подняла их:

– Зачем это вы с собой носите, милочка? В кармане, без чехла… А ну как поранитесь? Или кого пораните случайно, в метро?.. Вдруг на эскалаторе голова закружится? Упадете, а ножницы полетят в кого-то!

Женщина снова спрятала ножницы в карман плаща, буркнула недовольно:

– Сроду на эскалаторе голова не кружилась…

– Ага… Ножницы-то зачем?

– Просто. Купила, забыла дома выложить. Забыла! – раздраженно произнесла Селиверстова.

– Ладно, ладно, не злитесь, а то давление опять скакать начнет…

Пациентка молчала. Она выглядела уже вполне здоровой.

Мимо прошла девица в мини, с роскошной гривой блондированных волос.

– Ишь, расфуфырилась… – неодобрительно произнесла Селиверстова. – Патлы свои распустила…

– Молодежь! – безмятежно улыбнулась фельдшер. – Они такие…

– У меня тоже дочь была, – вдруг произнесла с кривой улыбкой Селиверстова, не слушая Веру Петровну. – И тоже волосы у нее были. Золотые, до попы. Чудо. Вот ее волосы – это да… Такие стоило миру показать. Не то что эти… мочалки.

– А где сейчас дочь-то? – с любопытством спросила Вера Петровна.

– Пропала. Давно. Давно-давно, – все с той же кривой улыбкой произнесла Селиверстова.

– Ох ты!..

– Ничего, я уж не переживаю. Померла, поди. Иначе вернулась бы, да? Столько лет-то прошло… Менты – гады. Ненавижу их, – с озлоблением вдруг произнесла Селиверстова. – Хоть бы тело нашли, я бы дочку похоронила по-человечески. Так нет, даже того не сделали! Ур-роды проклятые…

– Все, все, не надо. Успокоились… Давайте я вам еще давление померю. Работаете? На пенсии?

– Как же, проживешь сейчас на пенсию… Работаю, в ресторане «Мечта», посудомойкой. Вот люди, тоже делать им нечего – в рестораны ходят жрать. Другие на одной гречке с хлебом сидят, а эти крабов трескают… Чтоб они все подавились, ур-роды…

– Вера Петровна, как? – крикнул из машины Харитонов, держа в руках переговорное устройство.

– Норма! Зинаида Яковлевна, в больницу едем?

– Да не поеду я никуда… – раздраженно отозвалась Селиверстова. – Лучше мне. Сейчас посижу еще чуток да домой.

– Распишитесь в карте вызовов, что отказываетесь от госпитализации… Да, здесь. Старайтесь отдыхать, в метро без надобности не ездите. Если что – опять «Скорую» вызывайте.

– Да, да. Спасибо, – буркнула Селиверстова. – Езжайте уж. Может, еще кого спасете.

– Да нет, у нас уж смена закончилась. Сейчас тоже по домам… – Вера Петровна направилась к «Скорой». Уже сидя в машине, произнесла задумчиво: – Откуда в людях столько злобы? Понимаю, жизнь тяжелая, и все такое… Но разве это повод – ненавистью упиваться? А потом на гипертонию жалуются…

– Психосоматика, – рассеянно отозвался Харитонов.

– Есть ли смысл в таких людях? Зачем они живут? Для чего? Я не понимаю…

– Вера Петровна, не бузи. Смысл есть, – обернулся к напарнице Харитонов. – Только мы его не всегда видим.

– Да, хотела бы я верить… – вздохнула Вера Петровна.

…Переодевшись, Григорий возвращался домой.

Все последнее время он был сам не свой. Он не понимал, из-за чего Агния на него обиделась, почему убежала. Конечно, неприятно узнать, что твой возлюбленный когда-то ударил женщину… Но это было восемнадцать лет назад! С тех пор много воды утекло – мир изменился, и изменился он, Григорий Харитонов. Почему Агния этого не понимает?

Сейчас ему и в голову не пришло бы поднять руку на женщину. Уже не первой молодости он, всякое видел, многое понял. Работа эта еще ума прибавила.