Читать книгу "И отрет Бог всякую слезу - Николай Петрович Гаврилов"

с ним. Тащил за подмышки из комнаты в комнату. А как стало светать, увидел. Пуля прошла в спину и где-то застряла, выходного отверстия не было, лишь одна единственная маленькая прожженная дырочка в шинели, пропитанной густой липкой кровью.

Сейчас Андрей лежал на наметенном из окна снегу возле подоконника, голова облокотилась на стену, ноги раскинуты, глаза полуоткрыты, в глазах пустота и отрешенность. Зрачки неотступно передвигались за Сашей. Рассвет застал их на третьем этаже. Немцы загнали их в отдельно стоящее здание, окружили, перекрыли все выходы и теперь, спокойно, не торопясь, шли добивать.

Где-то на восходе вот-вот должно было показаться солнце.

— Идут…, да…? Что будешь делать…? — спросил Андрей, часто и тяжело дыша, облизывая языком побелевшие губы.

— Ты знаешь, — отозвался от окна Саша.

Эта ночь вымотала его без остатка, выпотрошила как курицу, забрала все всю силы и чувства, оставив внутри только пустоту и отрешенность, как в глазах Андрея. Все его действия были чисто механическими. Он отошел от окна на два шага, чтобы не было видно вспышки, поймал в прицеле винтовки одного из двигающихся немцев и нажал на курок, растрачивая один из двух оставшихся патронов. Ударил оглушительный выстрел, звеня в закрытом помещении.

Он попал. Немец, нелепо взмахнув одной рукой, словно поскользнувшись, упал на спину.

В следующий момент Саша лег на пол рядом с Андреем. Он воевал всего сутки, но опыта боя у него сейчас было не меньше, чем у многих фронтовиков.

Полетела в щепки оконная рама, посыпалась с потолка побелка. Ответные автоматные пули с глухим стуком били в окрашенные в зеленый цвет стены. Штукатурка летела брызгами и падала кусками на пол, скача, как живая.

— Гранатами…, до третьего этажа не достанут…, — прерывисто, экономя дыхания на слова, произнес Андрей. — Пойдут через лестницу…. Надо коридор держать….

— Нечем держать, — коротко ответил Саша. — Один патрон в винтовке, два в автомате.

— Слушай…. — заострившееся, бледное лицо Андрея находилось совсем рядом, зрачки впились в друга. — Уходи, а…. Брось меня.… Я умираю….

Андрей хотел последние минуты жизни побыть один. Уже потом, много-много раз отматывая в памяти эти секунды, Саша удивлялся себе, как спокойно и рассудочно он действовал дальше. Дождавшись, когда автоматный огонь немного стихнет, он взял Андрея под руки и ползком перетащил в маленькую подсобку в самом конце коридора. Местные разграбили санаторий еще в первые дни войны, но разный хлам остался, подсобка была забита старыми оконными рамами, какими-то дырявыми ведрами и мешками с ветошью. Пока тащил, Андрей все время задирал голову назад, пытаясь заглянуть другу в глаза. В подсобке уложил Андрея на пол. Положил рядом винтовку с последним патроном в затворнике, так, чтобы палец свободно нашел курок. Заложил его мешками с тряпками, а затем быстро снял с себя шинель и затер тянущуюся по коридору полосу крови. Андрея все равно найдут, но пару минут он ему подарил. Они не простились, не было времени. Все и так было понятно без слов. Главное было не попасться немцам живыми. А затем, ни секунды не колеблясь, сжав в руке автомат, Саша побежал по коридору и выпрыгнул в торцевое окно с третьего этажа.

В голове со звоном что-то лопнуло, брызнули, сверкнули белые искры. Он упал на припорошенные снегом пустые деревянные ящики. За секунду до этого он даже не знал, что они там находятся, но очевидно, подсознание отметило их, когда они бегали здесь ночью. Он упал на ноги, внутри что-то оборвалось, от удара перехватило дыхание, перед глазами плавали ярко красные круги.

В следующую секунду впереди мелькнула какая-то фигура. Ударил, обжигая, выстрел, — ахх…. И Саша, еще не придя в себя после падения, выстрелил в эту фигуру. А следующим движением упер стальной ствол автомата себе в подбородок.

Ему даже показалось, что он успел нажать на курок.

Откуда-то сбоку, с лету, молча прыгнула овчарка. Сбила с ног, вцепилась клыками в предплечье. Здоровенный черный зверь, нестерпимо воняя псиной, придавил его своей тяжестью; шерсть лезла в лицо, клыки рвали предплечье и норовили добраться до горла. К ним уже подбежали, кто-то оттягивал овчарку за отпущенный поводок, но она не отпускала хватку, еще протащила Сашу за собой пару метров. Еще не веря, что случилось самое страшное, и он остался живой, Саша пытался подняться на четвереньки, но получил удар сапогом в лицо. Снова разлетелись искры. Ухнув, он упал, пытаясь прикрыть разбитое лицо руками, но его схватили сзади за волосы, рывком приподняли подбородок вверх, и кто-то другой снова ударил его сапогом, на этот раз с размаха, как по футбольному мячу. Голова дернулась, в шее что-то хрустнуло, красные и зеленые искры превратились в непрерывную мерцающую вспышку.

— Лассен зи ницх, ин лебен лайбен…. (Не добивайте, оставьте живым), — кричал чей-то голос с другой стороны земли.

Его еще долго били ногами и прикладами автоматов, но он уже ничего не воспринимал, потерял сознание. Потом окровавленного, мягкого, податливого, его погрузили через задний борт в открытый грузовик, вместе с мертвым полицаем и мертвым Игорьком.

Обратный путь в лагерь Саша не помнил, сознание возвращалось кусочками. Помнил только, что когда-то он очень хотел умереть, но почему-то не умер. Еще помнил двигающееся серое небо, и лежащую рядом голову Игорька со спутанными волосами, с глухим стуком стучащую о борт на каждом ухабе.

Никто не знает, почему все в жизни происходит именно так, а не иначе. Чтобы это понять, надо увидеть свою жизнь целиком, и не своими глазами, а глазами Бога.

Чтобы обнаружить Андрея, немцам было достаточно просто посмотреть на растертую по полу коридора кровь. Но они почему-то это не сделали. При осмотре третьего этажа один из солдат приоткрыл дверь подсобки, и вместо того, чтобы откинуть мешки с ветошью, просто дал по ним короткую очередь. Затем он пошел дальше. Андрей в этот момент лежал без сознания. Его нашли ближе к вечеру двое жителей стоящей рядом деревни Заречье; старик-литовец по прозвищу «дедушка Шимус» и его внучка, закутанная в старенький шерстяной платок десятилетняя девочка, сирота. Были люди, которые всеми силами открещивались от идущей где-то войны, не пуская раненых красноармейцев даже на порог, и были те, кто спасали. Нет ничего на свете важнее милосердия, но многие об этом забывают, слишком увлекшись долгим сном под названием жизнь. Старик и внучка помнили. Ночью они перевезли на телеге бредящего Андрея в свой дом и прятали там до сорок четвертого года. Местный ветеринар извлек смятую свинцовую пулю из его спины, но ходить Андрей не смог, пуля повредила позвоночник.

Он так