Читать книгу "Мария Магдалина - Густав Даниловский"

И с криком: «Учитель жив, мой дорогой, любимый учитель!» — она пустилась бежать. Волосы ее, ярко освещенные солнцем, горели, как зарево, и казалось, что с горы в тихий уснувший город несется пламя, летит вихрь и буря.

Ноги Иуды подогнулись, как тяжелый мешок, упал он на песок, закрыл глаза и сидел неподвижно, с опаленным лицом, испещренным глубокими морщинами.

Иуда не верил в воскресение. Тело могли выкрасть наемники священников, чтобы могила не стала местом поклонения, или же ревностные поклонники Иисуса. Отсутствие следов на песке утверждало его в предположении, что Мария видела лишь призрак, но этот призрак отнимал ее у него навсегда, а вместе с ней рассыпалось навсегда в прах и все здание его загоревшихся надежд, Иуда сгорбился и съежился весь, словно от невыносимой тяжести.

Он переживал ощущения банкрота, неожиданно утратившего до копейки все внезапно приобретенное богатство. И сознание, что ему снова придется вернуться к прежней жизни, влачить жалкое существование, прямо лишало его всякого самообладания. Он судорожно впился пальцами в склокоченные волосы, до крови закусил губы и глухо стонал. Наконец, упал лицом на землю и долго лежал неподвижно. Солнце было уже высоко, когда Иуда встал с серым лицом и мутными, осовевшими глазами.

Он слышал отдаленный шум суетливого, полного праздничного шума города, бессмысленно смотрел на блиставшие на солнце высокие башни и мраморные дворцы, на залитую золотом крышу храма.

— Священники, — мелькнуло в его обезумевшем уме, — священники обязаны мне многим. — Он ожил при мысли, что ему удастся получить какое-нибудь скромное местечко, если не в Иерусалиме, то где-либо в синагоге, где он обретет спокойное существование и возможность двигаться дальше по ступеням иерархии.

Он не смел уже мечтать о внезапном возвышении и горько усмехался, видя, как он сам понижает свои собственные желания; в то же время где-то в тайниках его души теплилась слабая надежда, что он, может быть, получит нечто большее, чем предполагает…

Иуда поднялся, одернул свой изношенный плащ, увязал в узелок взятые из копилки деньги и лениво направился в город.

Но вспомнив по дороге подробно, как священники настаивали на смерти Иисуса, какую большую, по-видимому, опасность они усматривали для себя в лице учителя, как страшно они ненавидели его, Иуда креп духом и шел все проворнее, все более и более убеждаясь, что его, несомненно, ждет щедрая награда.

В таком настроении он пришел ко дворцу Анны. Дежурным привратником был в этот день Ионафан, тайный последователь Иисуса, хорошо знавший о предательстве Иуды. И хотя вера его в Иисуса сильно поколебалась после казни, он все-таки весьма недружелюбно встретил Иуду и сердито спросил его:

— Чего ты хочешь еще?

— Хочу видеться с твоим господином, у меня есть для него важное известие, — ответил Иуда, несколько ошеломленный таким приемом.

У Анны как раз были несколько членов синедриона и сам первосвященник, который от имени верховного судилища пришел выразить тестю благодарность за ловкую защиту дела Иисуса перед Пилатом: своей находчивостью Анна спас положение священников и снова вернул древний авторитет приговорам судилища.

Когда Ионафан доложил о приходе Иуды, Нефталим весело сказал:

— Есть тут и моя заслуга. Моя крепкая пощечина, данная этому пройдохе в нужный момент, немало помогла нам в деле ареста Иисуса. Чего еще хочет этот человек?

— Говорит, что принес важное известие.

— Спроси его, в чем дело, — приказал первосвященник.

— Пришел сообщить, что Иисус воскрес из мертвых, — сердито ответил Иуда, недовольный тем, что его не принимают лично.

Ионафан задрожал и в первый момент хотел утаить это известие, но испугался ответственности, да и само известие показалось ему слишком невероятным.

В сильном волнении вернулся он в залу и проговорил дрожащим голосом:

— Говорит, что Иисус воскрес из мертвых.

— Он так говорит, — раздался общий смех.

— Ловкий человек, — смеялся Анна. — Он хочет вторично выдать нам равви, но на этот раз добровольно.

— Я полагаю, что он добивается какой-нибудь награды. Можно дать ему отступного: такого рода люди могут всегда пригодиться, — заметил Каиафа.

— Я тоже думаю так, — подтвердил Датан и вынул пять сребреников.

Первосвященник вынул десять, другие по несколько, — А я даю один и то только ради ровного счета, больше не стоит, — дополнил сумму до тридцати Нефталим.

— А я, — пошутил Анна, — в память воскресения из мертвых дырявый кошелек, — он всыпал в кошелек сребреники и, давая их Ионафану, сказал:

— Дай ему это и скажи, чтобы не смел больше являться сюда, а со своей стороны можешь добавить ему несколько тумаков, если он будет жаловаться, что ему еще и этого мало.

— На тебе, подлый предатель, тридцать сребреников, и будь проклят, вложил в руку Иуды кошелек бледный от волнения Ионафан и, охваченный горем, что учителя больше нет в живых, он сильным ударом вытолкнул Иуду на улицу и запер ворота, Иуда зашатался и ухватился за стену, — И это все, ничего больше, — отчаянно гудело у него в голове. Одной рукой он судорожно сжимал кошелек, другой ухватился за грудь.

Тело его покрылось холодным потом, он чувствовал, что земля шатается у него под ногами, что он погружается в какое-то вязкое болото, которое тянет вниз его одеревеневшие ноги.

Глава 12

Апостолы сначала не верили Марии, что Иисус воскрес из мертвых и явился ей.

Бегали к гробнице, чтобы убедиться, но она была действительно пуста.

Первые прибежали Петр и Иоанн. Саваны без капли крови, разбросанные по гробнице, произвели на них потрясающее впечатление. Глубоко взволнованные, они целый день проблуждали за стенами Иерусалима, укрываясь в оврагах, а в сумерки украдкой пробрались в уединенный домик в предместье, принадлежавший кожевнику Эфраиму, где был назначен сборный пункт. Здесь они застали Варфоломея, Филиппа, Симона Киринеянина и Андрея, которым возбужденная Мария уже вторично рассказывала о своем видении.

Подробности рассказа Марии, ее искренность и энтузиазм, наконец, принесенные Матфеем новые версии о тех необыкновенных явлениях, которые видели другие женщины у гроба, — все это убедило их, что Иисус действительно воскрес.

Апостолов охватило странное, полутревожное, полуторжественное, мистическое настроение.

Двери были тщательно закрыты, затворы задвинуты из опасения внезапного нападения черни, возбужденной фарисеями против учеников. Все более глубокая тишина окружала домик со всех сторон, ибо с наступлением вечера шум города затихал. Было уже довольно поздно, когда Филипп осмелился, наконец, зажечь светильник, слабый огонек которого далеко не рассеивал таинственной темноты, притаившейся во всех углах комнаты.

Все невольно жались поближе к свету, никто не смел заговорить, и каждый шорох, каждый скрип возбуждали тревогу в сердцах, вызывали испуг и беспокойное ожидание, еще более усиливаемое нервным возбуждением Марии.