Читать книгу "Чёрная луна - Макс Мах"

— Да, разумеется, — ответил он, но, судя по всему, гадал сейчас, за каким бесом ее понесло к ювелиру.

Дело в том, что за прошедшие дни «общим местом» для него стал тот факт, что княгиня не только одела свою конфидентку с ног до головы во все новое, но и завалила ее всевозможными драгоценностями. Что было отчасти правдой, поскольку княгиня, будучи еще совсем молодой девушкой, не слишком хорошо понимала границы разумного и готова была тратить на Герду едва ли не столько же, сколько на себя. В этой ситуации, Герда конечно не хотела злоупотреблять, но и отказываться от подарков тоже не считала нужным. Однако сейчас она умышленно позвала де Валена пойти с ней к ювелиру. Она шла получать свой собственный заказ и хотела, чтобы граф увидел, что она и сама по себе не нищая приживалка. Ну, он и увидел.

Затянувшаяся подготовка к отъезду позволила Герде заняться и своими собственными делами. Их было немного, но они у нее были. Прежде всего, она реализовала свои самородки, обменяв их на семьсот золотых марок. Продала она и часть камней, выручив за них еще пятьсот монет. Но кроме того она нашла молодого, но крайне талантливого ювелира и заказала у него сапфировый гарнитур, пустив на него большую часть оставшихся после продажи камней. Частью для самого гарнитура и еще несколько средних размеров сапфиров в оплату работы. В результате, сегодня на глазах у графа де Валена она получила от ювелира колье, — крупные сапфиры и мелкие бриллианты, — и сапфировые же аграф для прически, серьги и перстень с большим резным камнем.

— Поздравляю вас, Агнесса, — сдержанно «восхитился» граф, — все это будет великолепно смотреться на вас. Даже боюсь спрашивать, сколько могут стоить эти камни.

— Не беспокойтесь, Эмиль, — усмехнулась Герда, довольная произведенным эффектом, — это мои собственные камни. За бриллианты и работу я тоже заплатила сама, из собственных денег.

— Вы не устаете меня удивлять, — вот и все, что он смог ей на это ответить.

* * *

До границы княжества Борго добирались пятнадцать дней. Дорога была отличная, в карете совершенно не чувствовалось тряски и в ней можно было не только сидеть, но и лежать. На двух остановках, где не сыскалось приличной гостиницы, Шарлотта и Герда оставались в ней спать. Это было лучше, чем разбивать шатер, и уж точно лучше, чем кормить клопов на захудалом постоялом дворе. Отношения у девушек — друг для друга они уже стали просто Каро и Аниз, — к этому времени перешли от дружеских едва ли не в сестринские, поэтому спали они в одной постели, устроенной в княжеском дормезе. Кое у кого из статс-дам от этого перекашивало физиономии, но Герда уже привила юной княгине вкус к власти, и та не упускала случая этой властью воспользоваться, поставив «наглых выскочек» на свое место.

Надо сказать, что отношения, сложившиеся у нее с княгиней де Ла Тремуй, были для Герды первым опытом искренности. Никто никогда с ней так не дружил, и в какой-то момент она поняла, что рядом с Каро отступают в сторону любые соображения, основанные на корысти и эгоизме. Она искренно привязалась к Шарлотте де Ла Тремуй, но и та платила ей той же монетой. В тот вечер — перед тем, как пересечь поутру границу княжества Борго, — они снова заночевали в карете. Было тихо и тепло. В изножии импровизированной кровати горел фонарь «летучая мышь», бросая неясные отсветы на их лица.

— Аниз! — шепнула княгиня, поворачиваясь к Герде. — Ты спишь?

— Нет, — Герда тоже повернулась, и они оказались с Каро лицом к лицу.

Герда видела отблеск огня в черных, как ночь, глазах подруги, чувствовала на губах ее теплое дыхание, и неожиданно ее начало охватывать сильное и совершенно незнакомое ей возбуждение.

«Вот же дурь какая!» — успела подумать Герда, но в следующее мгновение почувствовала нежное прикосновение губ подруги к своим губам, и все полетело в тартарары.

Вообще-то, она знала, что и как нужно делать. Ее этому учили в школе «Неофелис», но сейчас Герда действовала, руководствуясь не разумом, а чувствами, спонтанно, по наитию. И да, в этом танце вела не она. Несмотря на то, что Каро была младше Герды больше, чем на три года, она оказалась опытнее, напористее, яростней в том, что происходило сейчас между ними. Но, как ни странно, Герде это совсем не мешало, ей оказалось неожиданно приятно уступать, подчиняться, следовать за кем-то другим. Вряд ли она позволила бы себе нечто подобное с другой женщиной. Тем более, никогда не подчинилась бы мужчине. Но с Каро все было по-другому. И это «все» продолжалось так упоительно долго, что, очнувшись от этого безумия, Герда нашла себя едва ли не обессилившей, но главное — счастливой.

Возможно, чувство незамутненного счастья посещало Герду и раньше, но, если такое с ней, и в самом деле, случалось, то странным образом никак не запомнилось. И, лежа сейчас под меховым одеялом в объятиях юной княгини, она перебирала в памяти все те эпизоды своей жизни, когда испытывала радость или довольство, была весела и беззаботна, или что-то еще в этом же роде. Перебирала, искала, но не находила мгновений счастья. Во всяком случае, там, в ее прошлом, не нашлось ничего даже отдаленно похожего, на то, что она переживала сейчас. Осознание уникальности момента заставила Герду испугаться, что после случившегося ничего уже не будет по-прежнему, и от страха, что чудо это неповторимо, крепче сжала в объятиях обнаженное тело Каро. И та ее, что удивительно, поняла без слов.

— Не бойся, — шепнула княгиня, еще плотнее прижимаясь к Герде, — я не исчезну. Я есть, и я с тобой…

Позже они эту ночь — вернее, то, что той ночью произошло между ними, — никак не обсуждали и не вспоминали даже намеком. Но все, что не было высказано вслух, никуда от этого не исчезло. Оно отражалось в улыбках, взглядах, случайных прикосновениях. Оно зажило своей особой невероятной жизнью в той дружбе, которая связывала теперь Герду и Каро, в их искренности по отношению друг к другу, в манере общаться, в доверительности их отношений. Однако для Герды это стало тяжелым испытанием. Во-первых, она никак не могла понять, что с ней, — черт подери, — вдруг приключилось. Впала в любовь? Но любовь ли это или всего лишь апофеоз женской дружбы? В этой связи вспоминались запрещенные для гласного обсуждения истории про давние времена, — про эллинов и древних римлян, — когда мужская дружба зачастую подразумевала и сексуальную близость. Если так могло быть у юношей, отчего бы такому не случиться и с девушками? Однако, существовало еще и крайне важное «во-вторых», которое гораздо сильнее омрачало душу Герды, чем что-либо другое. Искренность — вот что тревожило Герду сильнее всего.

Каро дружила с Агнессой де Фиен. Она ее, возможно, даже любила, и любовь эта была отнюдь не сестринской. Вот только леди де Фиен была всего лишь миражом, призраком, фигурой, созданной для определенных целей. Но что, тогда, прикажете делать Герде Гемма — незаконнорожденной дочери эдле Александры-Валерии ди Чента? Сможет ли Каро продолжать любить ее, когда станет известно, кто она такая, на самом деле? И имеет ли она моральное право утаивать от подруги то, что составляет настоящую сущность Герды? Это были сложные вопросы, и у Герды не было на них однозначных ответов.