Читать книгу "Те, которых не бывает - Нина Семушина"

– Извините, мне надо дождаться ещё одного, и можно будет заниматься, – всё так же спокойно продолжила девочка. Насытившиеся коты потихоньку расползались по двору или исчезали за поворотом. Кажется, их в метаморфозах пространства ничто не смущало. Наконец из-за угла появился длинный коротколапый рыжий котяра с острой мордой и хищным выражением глаз.

– А вот и ты, Софит, – обрадовалась Лия. Кот издал протяжный и мерзкий, но явно позитивно окрашенный звук и спустя мгновение уже тёрся о ноги девочки, утратив весь свой грозный вид, ещё минуту назад такой убедительный.

– Софит? – спросила растерянно Мария Ивановна, как будто странное имя кота было единственным, что удивляло её в окружающем мире. – Почему Софит?

– Потому что он очень длинный и приходит всегда последним, – пожала плечами Лия Кац.

Мария Ивановна не была уверена, что поняла шутку, но какие-то знания с курса общего языкознания всё же пронеслись галопом мимо, и утверждение, что Лия владеет русским в качестве второго родного, стало, в общем, немного понятнее.

Когда Софит доел, Лия почесала кота за побитым жизнью рыжим ухом и сделала приглашающий жест в сторону двери с затейливой ручкой. Из дома веяло прохладой – и как будто детством Марии Ивановны, и булочками, которые пекла её соседка по лестничной клетке, и даже как будто канифолью (в квартире над Машей жила скрипачка), и липовым цветом, и…

– Проходите, пожалуйста.

Лия бесшумно развернулась на носках туфель и исчезла в тёмном проеме. Софит неподвижно сидел на пороге и, прищурив один зелёный глаз, смотрел на Марию Ивановну точно так же, как Макс Винтер на классном часе. Учительница закрыла глаза, сосчитала до десяти и перешагнула через кота прямо в тёмную неизвестность, пахнущую липовым цветом.

⁂

– И что, ты правда собираешься приносить книги этой ученице? – спросила Люба.

– Конечно – мне очень интересно, что Марьиванна станет делать в конце четверти и как будет выглядеть моя оценка. Сейчас она, конечно, об этом не думает, а как будет выкручиваться потом? Так что я планирую выполнять договор очень аккуратно.

Макс взвесил на ладони зеленоватую, отполированную водой гальку и запустил «лягушку». Камешек подпрыгнул на воде три раза и исчез. Они шли по берегу реки по направлению к порту. В сентябре Кама немного обмелела, и можно было идти у самой кромки воды по песку, а не по высокой заасфальтированной набережной. Следы оставались глубокие и быстро заполнялись водой, в которой тут же отражалось высокое голубое небо. Две цепочки следов тянулись по берегу – сейчас, в разгар школьных уроков и рабочего дня, на набережной никого, кроме них, не было.

– Тогда тебе не следовало соглашаться с такой формулировкой. – Люба тоже подняла с песка камешек – её «лягушка» подпрыгнула семь раз и тоже ушла под воду. – В ней ничего не сказано о том, что ты не должен делать домашку или ходить на русский. И потом, ты адрес-то видел, который она тебе дала?

– Да я не смотрел. – Макс присел на корточки и тщательно выбирал самый плоский камень, чтобы побить Любин рекорд. – А что там? Ездить далеко, что ли?

– Нет. – Люба подобрала с земли первый попавшийся камень и не глядя запустила; «лягушка» подпрыгнула восемь раз. – Просто это Дом Одного Окна; я как-то не думала, что ты опять за старое!

Макс вскочил, выронив все собранные камешки. Лицо его моментально побелело – даже обгоревший нос. Казалось, даже фенечки на руках немного выцвели.

– Дом Одного Окна? Да с каких это пор у Хранителей есть дети?

– А тебя самого что, аисты принесли? – Люба пожала плечами. – Или Хранителей тоже он приносит – только сразу взрослыми? Поздравляю; познакомишься с ней раньше всех.

Макс погрузился в изучение гальки и песка с таким видом, будто его не интересовало в жизни ничего, кроме гальки и «лягушек» (они же «блинчики», они же «утки и селезни», или же «стоун-скиппинг»). Он рассматривал камни на свет, протирал их рукавом рубашки, взвешивал на ладони и наконец выбрал лучший.

– А я не буду заходить, – торжествующе заявил мальчик. – Я буду оставлять книги на пороге. Или в почтовом ящике! И мне совершенно неинтересно, что у хранительницы за дочка.

«Лягушка» Макса подпрыгнула десять раз и ушла под воду. Люба покачала головой.

– Конечно, неинтересно – ты же очень изменился с тех пор, как сбежал во двор середины детства, чтоб никогда не повзрослеть! – кивнула Люба и с ангельским выражением лица кинула в воду целую горсть камней.

Один, неожиданно ярко-синий, блеснув на солнце, подскочил одиннадцать раз.

Последнее слово всегда оставалось за Любой. По крайней мере, она сама считала своим магическим даром именно это.

⁂

Мария Ивановна несколько раз ущипнула себя за руку. Она стояла посреди довольно обычной комнаты, вроде бабушкиной, – пожелтевшие от времени обои с полевыми цветами, которые как будто завяли вместе с бумагой; пучки каких-то сухих трав на стенах – поди различи, где цветы на обоях, а где настоящие; тяжёлые шкафы, уставленные книгами на нескольких языках (Мария Ивановна с ходу определила английский и немецкий – остальных языков она не знала, но, судя по алфавитам, подозревала в чинно выстроившихся на корешках буквах французский и идиш), большая керосиновая лампа на окне… Никаких летучих мышей, волшебных палочек, диковинных растений, которые учительница уже успела вообразить, пока поднималась по лестнице.

– Я никогда не училась в школе, – донёсся откуда-то из-за книжного шкафа высокий голос Лии. – Но вы не подумайте, будто действительно ничего не знаю. Я читала в книжках, как происходит учебный процесс…

– В каких, например? – спросила Мария Ивановна с робкой надеждой. В первый раз в жизни она надеялась, что подросток перед ней читал, например, детские детективы, а вовсе не «Княжну Джаваху», но что-то подсказывало ей, что надежды безосновательны.

Минутой ранее, на тёмной винтовой лестнице, в тусклом свете двух старинных и почти скрытых паутиной ламп, Лия Кац поведала учительнице своим спокойным, доброжелательным голосом, что она, к сожалению, волшебница, так что она не может покинуть пределы этого Дома, потому что так устроено волшебство, а то она бы с радостью ходила в школу – честно говоря, ей бы очень хотелось ходить в школу, она ведь столько про это читала. Также она, разумеется, очень признательна Марии Ивановне за оказанную честь и смелость – до этого дня ни один учитель не соглашался сюда приходить, но Лия совершенно не в претензии – что вы, что вы, она понимает, это такая неправдоподобная история, которая со стороны кажется ну совершеннейшим бредом, а когда понимаешь, что это правда, и вовсе становится страшно.

– В каких книгах? – переспросила Лия Кац, бесшумно появляясь из-за очередного стеллажа. – Вот, например, моя любимая книга – «Дорога уходит в даль». Ой, а почему вы так на меня смотрите, она вам не нравится?

– Мм… нравится, – выдавила Мария Ивановна сквозь непрошеный, но совершенно неконтролируемый смех. – Только школа немножко изменилась за эти годы. Ну, произошла реформа орфографии… И вообще царский режим закончился… Например, в школах мальчики и девочки учатся теперь вместе, а первых и вторых отделений больше нет. Ты знаешь, какой на дворе год? Кстати, Лия, а чем ты пишешь? Ну, знаешь, чернилами, пером?..