Читать книгу "Бар «Безнадега» - Мира Вольная"

Провожу пальцами.

Черт…

Мне хочется ее попробовать, но, если попробую, окончательно рехнусь.

Всего несколько движений. Ее руки снова в моих волосах, на шее, плечах. Она стонет. Стонет, гнется сильнее, трется о мои пальцы, закусывая губу. Снова до крови.

Я кусаю ее сосок, ключицу, шею, нахожу пораненную губу, втягиваю в свой рот.

В моих венах яд, кислота, ртуть. Ад.

В ее крови и вкусе спасение, избавление, освобождение.

- Иди ко мне, - улыбается Громова.

И я срываюсь. Вбиваюсь в нее, вколачиваюсь, вжимаю в себя. В ней тесно, жарко, влажно. Потрясающе. Почти невыносимо.

Моя тьма толкается, клокочет, требует. Ее требует. Себе в полное подчинение, в безраздельное владение. Физического обладания недостаточно.

Элисте стонет, протяжно, низко, хрипло. Колючие ноты, острая мелодия.

Она царапает мою спину и плечи, кусает ключицы, мечется и подается навстречу. Бешено, дико, быстро. Сама прижимается крепче, сама двигается и стискивает ногами. Кожа под моими пальцами нежная, горячая, мягкая. Ее мышцы натянуты, нервы взвинчены. Эли потеряла контроль, почти сошла с ума. Не сдерживает крики и стоны. Себя и свою суть.

Она кричит потрясающе, она стонет так, что я готов сдохнуть за каждый следующий звук, рвущийся из ее горла.

Я ищу губами ее рот, накрываю, проникаю внутрь. Язык повторяет движения тела. Все так же судорожно, дергано.

Меня крошит, ломает и выкручивает от каждого следующего движения. В воздухе вкус и звуки секса: громкие стоны и всхлипы, терпкий дурман, влажные шлепки.

Я хочу оставить на ней свои следы: укусы, засосы, поцелуи. Чтобы Эли пропиталась моим запахом, мной. Она выскребает и вытаскивает из меня все. Вообще все. Даже то, чего давно уже нет.

Невозможно…

Ее кожа скользкая от пота, грудь трется о мою, ногти глубже входят в спину, раздирают до крови. Очень сладко, невероятно.

Еще несколько судорожных рваных толчков. Диких и быстрых, и Громова застывает, замирает, приподнявшись, лицо искажено, крик перерастает в хрип.

Эли кончает совершенно невероятно, оседает назад, туже сжимает меня, мечется, дергается.

Прекрасная, горячая, бешеная.

Собственный оргазм простреливает навылет, рвет из позвоночника в голову и пах, скручивает мышцы и обрывает все нервы.

Мне только чудом, почти в последний момент удается сдержать себя, свою суть. Я сдох, воскрес и снова сдох в какие-то жалкие секунды.

Воздуха нет, перед глазами темнота, во рту вкус Эли, в ушах – ее стоны. Она во мне, вокруг меня. Везде.

Я падаю рядом, пытаюсь отдышаться, а потом приподнимаюсь. Смотрю на нее. Элисте сбивает с ног. Даже после секса… Тем более после секса.

Потрясающая.

Растрепанная, раскрасневшаяся, влажная от пота, с искусанными губами, шумным дыханием и пульсирующей, напряженной веной на белоснежной шее.

Ошеломительная.

Я все-таки впиваюсь зубами в плечо Элисте, тут же зализываю укус, втягиваю кожу в рот, то же самое с местом за ухом, с той самой веной. Это просто сильнее меня.

Это просто мои метки. И я хочу, чтобы они там были.

- Лис… - рычу, потому что голос все еще хриплый, - посмотри на меня.

Веки подрагивают. Эли медленно открывает глаза. Индиго. Темный, сочный индиго и совершенно черный белок.

Она смотрит вопросительно, немного насторожено, и в первые секунды я не могу понять почему. Мне слишком хорошо, а она слишком… Просто слишком.

- Пугаю? - чуть дергает Эли уголком губ.  И до меня доходит.

- Дурманишь, - отвечаю, целуя в этот самый уголок.

Улыбаюсь. Как дебил. Элисте щурится на эту улыбку, прикрывает глаза. А я наблюдаю за тем, как выравнивается ее дыхание, как бледнее становится румянец на щеках, рассматриваю свои укусы-поцелуи, засосы на коже. Мне нравится.

- Сейчас ты похожа на кошку, Гром.

- Тощая, - она снова медленно открывает глаза, голос ленивый, тягучий, - и грязн… Твою ж мать, Зарецкий! – вдруг подскакивает с дивана, подхватывает с пола майку. – Сколько времени? Как долго…

- Эли, что случилось?

- Мне надо домой, срочно.

Я все еще не двигаюсь, а Громова уже почти одета. Взгляд серьезный, жесткий, собранный. Она бросается на кухню, приглаживая волосы. И я нехотя все же поднимаюсь, одеваюсь и иду за ней.

Останавливаюсь в дверном проеме. Элисте что-то быстро набирает в мобильнике. Быстро и немного нервно. Нервно для нее. Руки не дрожат, движения четкие, вот только слишком быстрые. Не похоже на Элисте.

Что тебя так беспокоит, Лис?

- Не объяснишь? – спрашиваю, подходя ближе. Собирательница пытается вызвать такси, но… Геотэг явно сбоит.

- У меня дома… - обрывает себя на полуслове, хмурится. – Меня ждут, Шелкопряд. Где мы вообще находимся? Это еще Москва? – Эли частит.

Я молчу. Пытаюсь принять решение, разглядываю собирательницу. 

- Аарон? – она замирает, на лице – подозрение.

Я с трудом давлю тяжелый вдох, подхожу к ней вплотную, поднимаю на ноги и «мерцаю». Я не могу перенести ее к дому, я ни разу там не был, но в «Безнадегу» - пожалуйста. Ладно, в конце концов, это не смертельно. Многие иные «мерцают». Светлые, темные, без разницы, в общем-то. Громова тоже, по идее, должна уметь «мерцать». Вопрос тут в дальности.

Мы оказываемся у заднего выхода в бар, рядом с тачкой. С неба снова капает, а тут, как всегда, воняет. Эли выглядывает из-за моего плеча, обхватив шею свободной рукой, в другой зажат ее мобильник.

- Это быстрее, чем на такси, - пожимаю плечами.

- Ты не ответил на мой вопрос, Аарон.

- От этого твоего тона мне хочется пинать детей, Гром, и котят, - хмыкаю. Не могу сказать, что собираюсь ей отвечать. Пока не решил.

Собирательница отстраняется от меня немного, губы складываются в подчеркнуто удивленную «о». Подчеркнуто удивленную.

- Дети ладно, - пожимает Эли плечами, - но чем тебе не угодили котики? Котиков любят все, кроме маньяков и социопатов, – она щурится теперь подозрительно. - Ты социопат, Зарецкий?

- Я извращенец, - усмехаюсь. – И говнюк, - выпускаю ее из рук, щелкаю пальцами, чтобы открыть машину, а потом и дверцу перед Элисте. – Куда изволите?

Элисте колеблется несколько мгновений, рассматривает меня, стараясь что-то найти в моем лице. Не знаю, что. Но этот взгляд копает, пожалуй, слишком глубоко. Глубже, чем мне того хотелось бы. Это не вызывает особого отторжения, скорее наоборот, просто непривычно и снова непонятно. С ней вообще слишком много непонятного.