Читать книгу "Ревизор 2.0 - Геннадий Марченко"

Сигарная оказалась довольно приличным помещением, половину которой занимал обтянутый зелёным сукном бильярдный стол, над которым висела люстра со свечными огарками.

«Загнать бы шар в лузу», – мечтательно подумал соскучившийся по игре Копытман, однако решил в чужом доме не хозяйничать.

Яков Венедиктович сказал, что в бильярд играет обычно с помещиком Лупоглазом, когда тот совершает набег в его владения. Однако шахматы привлекали его больше. Будучи большим любителем этой старинной индийской игры, обучил ей сына, с которым перекидывается в партейку во время его нечастых визитов в имение, а так по большей части тренируется сам с собой, либо зазывает в гости соседа, помещика из Бояровки Платона Никифоровича Лукоянчикова. Который, к слову, также должен нынче прибыть ближе к вечеру.

Свидригайлов великодушно предложил инспектору начинать белыми, сам же в ожидании первого хода противника, который, как и ожидалось, шагнул пешкой с e2 на e4, закурил сигару, не забыв упомянуть, что она скручена на его табачной фабрике.

– Лет десять назад, будучи заядлым курильщиком, я решил разводить табак-с, – двигая чёрную пешку с e7 на e5, сказал помещик. – Закупил семена, высадил сразу на двух десятинах, одновременно начав строительство табачной фабрики из жареновского кирпича. Увы, в наших краях первый год урожай хорош, а после табак становится едким и безвкусным. Для нетребовательного покупателя и такой сойдёт, а для сигар, коими я потчую гостей и поставляю на продажу в Симбирск, требуется табачный лист высокого качества. Потому сырьё для сигар пришлось везти из Америки и Ост-Индии. Сигара из такого листа тлеет аккурат три минуты после затяжки, а из нашего – всего минуту.

Копытман сыграл другую пешку f2—f4, а когда соперник ответил e5—f4, вспомнил юношеские занятия в СДЮСШОР по шахматам-шашкам и понял, что разыграл «Королевский гамбит».

Свидригайлов, впрочем, оказался неплохим игроком и сопротивлялся на равных. При этом он постоянно что-то рассказывал, и в очередной раз вынырнувший из шахматных теорем Пётр Иванович оказался вовлечён в разглагольствования на тему поэзии. Свидригайлов был большим поклонником Евтерпы, знал наизусть многие стихотворения Жуковского и Батюшкова, считая Пушкина поэтом более скромного пошиба. А уж Лермонтова кроме как выскочкой и скандалистом не называл, хотя и выразил сожаление по поводу трагической дуэли у подножия Машука, заодно порадовавшись относительно успешного исхода дуэли нынешнего гостя с местным писакой.

– Знаете, я и сам иногда от безделья люблю придумать что-нибудь этакое-с, – как бы между прочим похвалился помещик. – Намедни, наблюдая, как в саду с цветка на цветок порхает шмель, сочинил небольшое стихотвореньице. Вот-с послушайте. – И отложив в фарфоровую пепельницу наполовину выкуренную сигару, с чувством принялся декламировать:

Минутной радости услада —Цветок душистый среди садаВолнует кровь мою бутон.Мне о тебе напомнил он.И, обезумев, я, как шмель,Лечу на твой душистый хмель.Открой же лепестки навстречу,Твоя любовь меня излечит…

«Небольшое стихотвореньице» растянулось минут на пять. Пётр Иванович слушал, изображая живую заинтересованность, хотя в голове крутилось бессмертное: «Мохнатый шмель, на душистый хмель…»

– Недурно, – заметил он, решив потрафить хозяину. – У вас несомненный талант, сударь, к стихосложению. Уверен, вскоре ведущие литературные журналы обратят свой взор в вашу сторону.

Польщённый до глубины души, Яков Венедиктович расплылся в благодарной улыбке, после чего пыхнул вновь разожжённой сигарой и перешёл на театр:

– А мы вот затеяли новую постановку «Горе от ума» Александра Сергеевича Грибоедова. Лизавета Кузьминична любезно согласилась сыграть Софью Павловну Фамусову. А я, как можно догадаться, выступлю в роли её папеньки, Павла Афанасьевича Фамусова. Вы как относитесь к этой комедии-с?

– Очень забавная вещица. Как говорил покойный Пушкин, Фамусов и Скалозуб выписаны превосходно, а «Софья начертана не ясно». Но я уверен, Лизавета Кузьминична сыграет так, что ни о какой неясности речи идти не будет.

– И я более чем уверен-с! – оживился помещик, отчего пепел с сигары осыпался ему на панталоны, но он будто этого не заметил, витая в каких-то своих эмпиреях. – Сегодня же мой крепостной театр даёт для гостей гоголевского «Ревизора», где я выступаю в роли режиссёра. Уверен, вы знакомы с этой комедией Николая Васильевича… Мне даже довелось быть представленным ему лично, – заговорщицки понизил голос Свидригайлов. – Будучи о прошлом годе по делам в Петербурге, случилось мне посетить одно мероприятие-с, где в том числе собрались и некие известные в литературном мире особы. Среди них оказался и Николай Васильевич, коему я попросил представить себя пригласившему меня лицу. Господин Гоголь живо интересовался бытом N-ской глубинки и даже пообещал, коли выпадет такая возможность, совершить путешествие по нашим местам. Как вы думаете, Пётр Иванович, может он к нам нагрянуть?

– Отчего же, вполне может.

– Уж я-то ему устрою встречу, уж я-то устрою, – задорно потёр ладони Свидригайлов.

Так и не добив партейку, они вышли из сигарной. Как раз в этот момент проснулся Рябихин и, сладко потягиваясь, сел на жалобно заскрипевшей кушетке.

– Сказать между нами, Антон Павлович – совершеннейшая свинья, вовсе не умеет держать себя в обществе… – шепнул Копытману на ухо Свидригайлов и тут же, напустив на лицо широкую улыбку, громко вопросил: – Ну как вы, дражайший Антон Павлович, выспались?

– Не то чтобы… А нет ли у вас, Яков Венедиктович, чего-нибудь перекусить?

– Через два часа у нас праздничный ужин, но ежели сосёт под ложечкой, то сходите на кухню к Марфе. Она вас чем-нибудь там попотчует.

Рябихин колобком выкатился из залы, а хозяин повёл гостя показывать парк. Но едва они спустились с крыльца, как вдали, поднимая пыль, появилась коляска. Это прибыли соседский помещик Платон Никифорович Лукоянчиков, тот самый, с которым Свидригайлов любил играть в шахматы, и его супруга Василиса Макаровна.

Лукоянчиков был невысок и немного суетлив в движениях, тогда как супруга его выглядела женщиной практичной во всех отношениях и, если и верна поговорка «Муж – голова, а жена – шея», то она этой самой шеей и была.

– Ну так что, Яков Венедиктович, где твоя крестница? – поинтересовался гость, облобызавшись с хозяином.

– Спит она, Платон Никифорович, – ответила за мужа выбежавшая на крыльцо супруга помещика. – Умаялась бедняжка, за ней сейчас няня приглядывает.

В ожидании обеда, назначенного на 6 вечера, Пётр Иванович и Лиза сами отправились прогуляться в парк, побродить в уединении среди псевдоантичных статуй и пообниматься на скамеечке. Там парочка нечаянно подсмотрела, как некий чернявый тип («Это Джованни», – шепнула Лиза) в одном из укромных уголков обихаживает вздыхающую девицу из дворовых, которой явно нравилось, когда проказливые руки итальянца касались выпуклых частей её тела.