Читать книгу "Прерий душистых цветок - Вера Колочкова"

— А вы кто? – испуганно уставилась на нее Алла. – Что–то я вас не припомню…

— Меня зовут Марина. Мой муж как раз и снимает комнату в этом доме…

— А! Фрау Марина! – оживилась вдруг навстречу ей Алла. – Так это вы написали моему мужу письмо? А вы знаете, я ведь очень, очень благодарна вам за это! Сама бы я ни за что не решилась ему про детей рассказать… И вы правы, презирать меня есть за что…

Она снова заплакала, и снова начала обнимать лихорадочно и по очереди то Василису, то Петьку, приговаривая сквозь слезы:

— Ну все, все… Теперь все будет хорошо, дорогие мои…Теперь мы будем наконец вместе… Ольга Андреевна, и вас я тоже не брошу, я все, все для вас сделаю, что смогу только…

— Да уж. Сделайте, пожалуйста, — холодно произнесла Марина, надменно улыбнувшись. – Очень меня этим обяжете…

А девочка Лиля Колокольчикова никак в этом взрослом и странном диалоге не участвовала. Лиля забилась маленькой белой мышкой в угол комнаты и плакала как–то совершенно по–взрослому, тихо и жалостно попискивая – так ей мальчика этого, Петю Барзинского, было жалко. То есть, не мальчика жалко, конечно, а расставаться с ним было жалко – вот увезет его мама в свою Германию, и все… Она из своего уголка первой и заметила Сашу, уже давно стоящего в дверях и разглядывающего словно издалека всю эту компанию. Вернее, ей сквозь слезы показалось, что он их всех разглядывает. На самом деле он смотрел только на Василису, из–за спины обнимающей ее матери его пока не увидевшую. Лиля тихонько подошла к ней, тронула за плечо и потрясла слегка, и показала глазами на дверь – смотрите, мол, кто еще пришел…

И Василиса встала с дивана во весь рост, и тоже стала смотреть на него, уже ничего не слыша и не видя вокруг себя. Алла удивленно подняла на нее глаза и, проследив за ее взглядом, так же удивленно уставилась на высокого, довольно–таки приятного мужчину в дверях, и сразу отметила вдруг, как сияют у мужчины этого глаза навстречу ее дочери, и подергала ее ревниво за руку:

— Васенька, а кто это, а? Ну, чего ты так застыла–то, Васенька?

А Васенька и впрямь будто застыла. Или онемела на время. Или улетела будто куда… А потом спросила тихо–тихо, одними только губами:

— Ну? Что? Взяли?

— Да, взяли… — радостно ответил ей Саша. — И похвалили очень. И сказали, чтоб я нес к ним в издательство абсолютно все, что у меня есть…Я уж и бумаги какие–то подписал…

— Ну вот, я же тебе говорила, а ты мне не верил…

— Да. Спасибо тебе. Ты ведь не уедешь от меня, Василиса? Ведь не уедешь?

— Нет, конечно…

И, улыбнувшись озорно и счастливо и будто полоснув его по сердцу острым лезвием взгляда монгольских своих глаз, добавила весело и совсем обыденно:

— Чего я , дура совсем последняя, чтоб от писателя Александра Варягина уезжать? На сумасшедшую похожа? И никуда я не уеду, и не надейся даже…

— Ты… Ты моя умница… Хулиганка и умница… — расплылся в счастливой улыбке навстречу ее словам Саша. И еще ты…

— Молчи, я знаю. Еще я этот… Как его… Прерий душистых цветок…

Они говорили все это так тихо и так абсолютно только для себя, будто и не было больше никого в этот момент в комнате. Для них и в самом деле сейчас тут никого не существовало, они никого не видели и не слышали, кроме самих себя, и даже возмущенных материнских восклицаний Василиса в этот момент не слышала:

— Васенька, что ты говоришь такое, Васенька! Опомнись! Как это ты не уедешь? Почему?

— Потому что я прерий душистых цветок, мама! - повторила она уже громче, продолжая улыбаться и смотреть Саше в лицо. – Понимаешь? Потому и не могу никуда уехать…

— Вась! Ты чего это! – вдруг возмущенно подал свой голос из–под материнской, обнимающей его руки Петька. — Это же не ты цветок! Это же Колокольчикова цветок! Чего ты примазалась–то! – и, обращаясь к матери, вдруг проговорил виноватой скороговоркой: — Ой, мамочка, а я ведь тоже ехать с тобой не могу… У меня же тут Колокольчикова… Лиля, ты где, иди сюда, я тебя с мамой своей познакомлю…

— Дети, вы что… Нет, погодите, дети… Вы с ума сошли? Что вы говорите такое? Какие прерии? Какие цветы? Еще и колокольчики какие–то… Я ничего, ничего не понимаю…

«Да уж, пора бежать быстрее к Сергунчику…», — глядя на все это разворачивающееся перед ее глазами безобразие, подумала грустно Марина. – « Хоть он и не молод уже, да наверняка еще и женат… Саша лучше во всех отношениях, конечно, но что теперь поделаешь, раз тут такая любовь–трагедия разыгралась. Про цветы вон чушь какую несусветную несут, как давеча и Ольга Андреевна, еще и про прерии какие–то… А Сергунчик, он ничего! Он ей и квартиру снимет, и поговорит ласково да по–человечески, и не будет на нее смотреть никогда отрешенными, будто затянутыми неведомой пленкой глазами… Хотя вот зря, зря она на Сашу наезжала из–за вечного его сидения за ноутбуком своим! Оно вон как получилось нехорошо, и впрямь из его писанины товар вышел полезный, раз книжки печатать будут… Эх, если б раньше знать…»

Она еще раз вздохнула грустно и двинулась тихонько к выходу — никто и не заметил английского ее исчезновения. В прихожей, одеваясь, она уважительно провела руками по ткани немецкого Аллиного пальто – красотища–то какая, господи…Ну ничего, ей Сергунчик такое же купит! А девчонка, Василиса эта, настоящего счастья и не понимает вовсе, раз с матерью в ее немецкое благополучие ехать отказывается…

А девчонка Василиса так и продолжала стоять, улыбаясь блаженно под взглядом влюбленного мужчины, и чувствовала себя самой счастливой девчонкой на свете, и ни с кем больше не хотела делить, кроме этого мужчины, разумеется, эти замечательные и такие душистые прерии, в которых расцвела она цветком и имя которым – любовь…

Ольга Андреевна смотрела на нее из своего кресла, улыбалась и кивала головой понимающе – просто знала она и раньше, что именно так все и случится. А как только услышала вчера от Мариночки про Василисину любовь, так и догадалась уже окончательно и бесповоротно, что никуда ее внучка не уедет. И без мудрых объяснений Лерочки Сергеевны догадалась. Просто умом принимать сразу не захотела Но, как никто другой на свете, внучку свою и поняла. Потому что от ее сына достался характер внучке, железобетонно–чувствительный, особенный такой характер…

Только Аллочка ничего, ну совершенно ничего такого не хотела понимать. Она все твердила и твердила удивлено одни и те же, словно заранее заученные ею фразы, и все взглядывала на дочь жалко и просящее снизу вверх:

— Ну как же так, доченька… Ну что ты говоришь такое, Васенька… Как же ты не поедешь со мной… Что же я теперь Руди–то скажу, господи…