Читать книгу "Стазис - Вадим Картушов"

– Помню, – сказал Горбач без эмоций.

– Ну вот и будет по-мужски. Все, как ты хотел. Есть еще какая штука, Саша. Если небольшую дырочку в горле сделать, вот здесь, где воздух идет, то очень даже интересно может получиться. Я давно хотел попробовать. Умные люди говорят, клиент трепыхается полчаса, синий весь, а дышать-то дышит. А без этого минуты две, и все. Лишние полчаса жизни тебе подарю.

Горбач пытался понять, как его связали. Выходило плохо. Больную руку сильно крутить не стали, милосердцы драные. Зато здоровую обвязали вокруг тела и скрутили запястье. Однако здоровое запястье скрутили неплотно. Горбач нащупал пальцами крючок в углу кузова, где лежал. Если зацепить за него веревку, можно попробовать что-то сделать. Надо их хотя бы отвлечь как-то.

– Главное – шею не сломать, когда вешаешь с дыркой в трахее, – высказался боец в углу кузова грузовика. – Надо аккуратно опускать. Если резко с петли бросить, то можно шею сломать, а это вообще не так интересно.

– Человек разбирается, – сказал Колымцев с уважением. – Человек у князя служил творческим директором по казням.

– Ерунда, – сказал боец. – Советовал просто. В свободное время.

– Неважно, – сказал Колымцев. – Ну что, Саша? Что думаешь по поводу происходящего? Виселица, я напоминаю. Если попросишь прощения, то я сделаю все помягче.

Горбач нащупал крючок, сумел зацепить им край веревки на запястье и начал аккуратно тянуть. Но молчать тоже было нельзя.

– Прощения просить? – спросил он. – За что? Что я вообще сделал?

– Во-первых, ты меня обидел. Перед строем унизил. Очень мне было обидно.

– Вы избили меня и бросили в зиндан за это! – крикнул Горбач.

– Во-вторых, ты спутался с эмиссаром. Это уж точно смертная казнь, как ни крути. Тут мои полномочия все. В-третьих, ты мне просто не нравишься. Ты не заметил разве? Говна кусок никчемный. Мне просто нравится тебя давить. Я же тебе ад обещал, я свои обещания помню, – сказал Колымцев.

– Я ничего не сделал. Меня бросили в Красноармейске, я просто шел за обозами. Я расскажу князю, и он меня помилует, – сказал Горбач.

– Господи, глупость какая, – огорчился Колымцев. – Я тебя к князю не пущу, дурачок. А если он на тебя захочет посмотреть, я тебе язык вырежу. Скажу, ты песни пел, у эмиссара своего дратого научился. Думаешь, мне князь не поверит? Висеть тебе, Саша. Если только слушаться не станешь меня, тварь ты бесполезная. Понятно это? Я тебя единственный от петли могу спасти. Видишь, что у меня в руках?

– Что? – спросил Горбач.

– Твои яйца, – сообщил Колымцев. – Ничего не видишь? Это потому что они такие маленькие, что их и нет почти, еще от холода сжались. Но они все равно здесь. Будешь слушать меня, тварь?

Он ткнул его в больную руку, и на этот раз Горбач не удержался, завыл от боли. Колымцев удовлетворенно кивнул. Горбачу захотелось съежиться и спрятаться. Пусть слушаться, пусть бьет, лишь бы жить, сидеть в уголке. Князь простит, с Колымцевым можно договориться. Надо выжить, а дальше уже решать. Из клана сбежать, может. Господи, как больно.

В этот момент сквозь белую завесу боли он увидел, что Лиза моргает. Она приходила в себя.

Горбач вдохнул и выдохнул. «Если я убегу, то кто с ней останется? А если спрячусь, то зачем я ей такой нужен? Она же думает, что я храбрый. Я уже однажды победил его», – подумал Горбач.

– А вы его боитесь, – сказал Горбач.

– Князя? – удивился Колымцев.

– Эмиссара, – сказал Горбач. – Вы же всегда их боялись больше всех. С другими кланами воевать не боялись, а против Стазиса выйти – ссали. Вы ссыкло. Вы потому с ним и не поехали в одной машине.

– Ничему тебя жизнь не учит, кретинушка, – сказал Колымцев огорченно.

– Да плевать мне. Что вы мне сделаете? – заорал Горбач. – Все переломаете, повесите с дыркой в горле? Да вы же идиот конченый, Колымцев. Неужели вы думаете, что мне не плевать?

– Тебе не плевать, – сказал Колымцев. – Не пытайся бравировать, Саша. Я же чувствую, как ты боишься. Ты меня. А я тебя нет.

– Зато вы боитесь его, – сказал Горбач. – И вы все правильно сказали, хоть вы и тупее сапог, которые носите. Я спутался с эмиссаром, и он придет за вами.

– Чушь, – сказал Колымцев и коротко посмотрел на своего бойца.

Тот сидел безразлично. Вроде как задремал даже.

– Это не чушь. Он много мне рассказал. Он доберется и до тебя, и до твоего князя. Это значит, что он придет и заберет тебя в ад. Он тебя бросит в Стазис, и ты никогда не найдешь выхода. Он научил меня ставить метки, и я поставил ее на тебя. Он придет за тобой.

– Какие еще метки, что ты несешь? – спросил Колымцев.

«Понятия не имею, – подумал Горбач. – Какие еще метки? Но тебе страшно, правда?»

– Не знаешь, что такое метки? Придурок сраный, – сказал Горбач. – Откуда тебе знать, ты же всегда ссал в Стазис выйти. Метка – это когда тебя помечает посланник Стазиса. Ты уже никуда не денешься. Ее нельзя снять, а посланника нельзя убить. Он схватит тебя, сломает руки и ноги, выдавит глаза, но не убьет, тварь, понимаешь меня? Ты будешь вечно бродить по Стазису, слепой и на сломанных руках и ногах, как ты любишь. Я говорю – вечно. И ты никуда не спрячешься, он всегда будет идти за тобой, уезжай хоть в Приморье, хоть на Луну лети, однажды ты расслабишься, а в окно постучат. И это будет он.

Горбач успел посмотреть на Лизу, которая окончательно очнулась в начале его монолога. Она смотрела с недоумением, но восхищением. Морщилась, но, кажется, еще не понимала, что происходит.

«Лежи тихо, – попросил ее Горбач одними глазами. – Сейчас я разберусь с этим гондоном и что-нибудь придумаю. Все будет хорошо», – сказал он молча.

Грузовик резко затормозил, и Горбач вновь застонал от боли – задел рукой о борт. Колымцев, который слушал речь Горбача в оцепенении, грязно выругался. Расслабившийся боец чуть не упал с доски, но удержался. Между кабиной водителя и кузовом «Урала» стояло небольшое мутное окно-перегородка. В него постучали.

Все замерли. Время словно застыло. Можно было услышать даже легкий ветер за бортом машины.

В окно постучали вновь. Мягко, но требовательно.

Из-за мутного стекла нельзя было разглядеть, кто сидел со стороны водительской кабины. Горбач за стеклом видел только движение тени.

Колымцев застыл, глядя на окно округлившимися глазами. Он хлопал себя по бедру, пытался нащупать кобуру. Она была с другой стороны, но той рукой Колымцев схватился за борт грузовика. Горбач заметил, как у него побелели костяшки пальцев. Боец Колымцева оказался менее впечатлительным. Он деловито сбросил с плеча автомат, снял предохранитель и отступил от кабины на два шага. Краем глаза он поглядывал на Горбача.

– Водитель? Почему встали? – крикнул боец.

«И впрямь, почему встали?» – подумал Горбач. На секунду ему показалось, что этот отчаянный бред про метки – правда. И Синклер действительно каким-то образом разбросал конвой, остановил их грузовик, залез на водительское сиденье и постучал. Зачем постучал? Зачем ему вообще стучать?