Читать книгу "Княжий сыск. Последняя святыня - Евгений Кузнецов"

Одинец недоверчиво хмыкал в особо цветистых описаниях седой старины, но до поры до времени слушал. Даже Онфим, для которого услышанное было явным отклонением от нормальной мужицкой жизни (вспахал да выпил, скосил да опять выпил, а чего ещё-то?) — все эти древляне, бужане, римляне — и тот притих, переваривая насильно получаемые знания.

— И стали они жить поживать да добра наживать на молочных реках и кисельных берегах, — Александр не хотел обижать рассказчика, но пришёл он сюда всё ж не для выслушивания баек. Сам может рассказать.

Повествователя, однако, это не смутило.

— Что ж, — спокойно ответил он, — можно от сказок перейти к былям. Ты, похоже, летописи в руках держивал. При монастыре обучался?

— В Даниловом.

— Доводилось бывать. Скажи-ка мне, с чего начинаются все ваши летописные своды?

Одинец пожал плечами:

— Как обычно, с Гостомысла: «Земля наша велика и обильна, идите править и володеть нами». Рюрик с братьями…

Настало время старика. Тень усмешки промелькнула на тонких фиолетовых губах:

— Понятное дело! До Рюрика никто не жил, он пришёл и все наладил.

— А не так?

— Так-то так, да не совсем. У тебя в руках рукопись, которую написали ещё до того, как твой Рюрик начал пелёнки пачкать.

— Сколько ж ей лет? — Одинец с невольным почтением покосился на книжку.

— Да почитай, уже пятьсот.

— Пятьсот? — не хотел, да ахнул Александр. — А я думал…

— А ты думал, как тебе втолковывали, что летописанье на Руси началось только при Владимире Красное Солнышко?

— Ну, что-то вроде того, — замялся Александр.

— Всё началось раньше: и обустройство земли, и княжеская власть, и мощь, и победы. Да только знать об этом не всем положено, то есть вообще никому не положено. Потому и летописи начинаются с призванья варяга Рюрика. Греки называли таких узурпаторами. А потомки его сколько лет старались всю память уничтожить, дорюриковские рукописи жгли. Как найдут, так — в огонь!

— Это у них здорово получилось, если тебе верить, хорошо погрелись. Как же эта-то уцелела?

— Много лет род последнего киевского кагана, которого звали Аскольдом, оберегал её. Род этот захирел при Рюриковичах. Да они, Аскольдовичи, не шибко и лезли на глаза. Так себе, бояре средней руки. И родовое имя сменили: стали Кучковичами. Но святыню свою берегли пуще глаза. Кое-кому из покушавшихся на неё Рюриковичей пришлось поплавать в собственной крови.

Одинцу не приходилось слышать, чтоб кто-либо из русских князей расстался жизнью, приладившись почитать запретную книжечку. Правда, князей, больших и малых, на всей земле русской за последние века было столько, что не будь междоусобных войн, на которых с необычайным усердием князья резали братьев, племянников и дядьёв, сейчас бы на каждой печке по князю сидело. Кто б в этом царстве-государстве землю пахал? Так что даже если старик и преувеличивает, всё же двух-трёх князей под шумок можно было за покушение на рукопись отправить на личное свиданье с Всевышним.

— Земля им пухом, — Александр не дал себе труда перекреститься. — Так ты, что же, из Аскольдовичей будешь?

Старик тихо дребезжаще захихикал:

— Ну что ты! Мой прапрадед, служивший последнему из них, дал клятву хранить эту книгу. Правда, он решил, что самое надёжное место для неё будет именно под рукой великого князя. Так рукопись попала к Ярославу Всеволодовичу, предку нынешнего тверского князя. Ну, а мы уж только тайно приглядывали за ней да пыль сдували иногда.

— А почему Ярослав её не сжёг?

— Потому что — последняя. Единственная. Одна-одинёшенькая. Ни у кого такой нет. А у него — есть! Князья, они ведь тоже люди, у них свои слабости. Гордыня, например. Так что — только наследнику в собственные руки…

— Подловили вы, стало быть, князей. А вдруг да однажды какой из наследников полистает, зевнёт и скажет: «На растопку её!»?

Ответить старик не успел. Дверь распахнулась, и через порог в горницу ввалились несколько человек. По густому мату и крепчайшему запаху лошадиного пота легко было угадать княжеских дружинников. Стучали подмёрзшие каблуки, беспорядочно звенели взятые наизготовку мечи и сабли. И в середине этой толпы важно, по-хозяйски, в избу взошёл, не вошёл, а именно — взошёл Степан Игнатьевич Самохвал. Позади всех, притираясь к стене, маячил Парфён. «Сколько волка не корми… Эх, Парфён, Парфён, холопская твоя душонка, успел-таки хозяину доложить!» — мелькнуло в Сашкиной голове.

— Как вижу, — Самохвал, не торопясь, огляделся, дав себе удовольствие убедиться в общей растерянности, — я вовремя. Александр Одинец, Онфим Пройма и Радим Ярута вы пойманы великим князем тверским на умышлении о воровстве рукописи.

На женской половине раздался глухой звук падения: хозяйка выронила сковороду, по полу запрыгали оладьи. Самохвал прошествовал к столу, сбросил меховые рукавицы, взял лежавший футляр с натугой выдернул пробку, убедился, что внутри — манускрипт.

— Говоришь, в топку её? — обратился он к Одинцу, стоявшему через стол от него. Стало ясно, что подслушивал. — Нельзя её в топку.

Самохвал как бы за подтверждением оборотился к старику, чьё лицо в тот миг приняло какое-то высокомерное выражение.

— Нельзя её в топку! — повторил Самохвал. — Удача отвернётся. Любую можно, а эту — нельзя. Поверье такое: у кого из князей эта рукопись хранится, тот и будет главным на Руси. Так?

Старый Радим кивнул.

— Так что не видать Ивану Даниловичу Московскому прочного главенства на Руси. Поелику возвращу я эту рукопись туда, откуда вы, ворюги московские, её спёрли, и тому, кому она и должна принадлежать — семье тверских князей.

На Самохвала было больно смотреть: от удовольствия он покраснел так, что это резало глаза.

— Я-то, положим, летопись не крал, — возразил Одинец и замолчал, устыдившись своего просительно-заискивающего голоса. Это получилось случайно.

— Не крал, не крал, — согласился Самохвал. — Ты просто хотел продолжить воровство. Иль намерен был сам князю Александру её вернуть? Тогда извиняй, что нашёлся дурной следователь Самохвал и лишил тебя этого счастья. Чего молчишь?

Одинец уже владел собой:

— Верно. Жаль, ты вовремя подсуетился. А то бы я сейчас на княжеские очи напрашивался.

Самохвал сложил обеими руками шиши, успев сунуть рукопись в подмышку:

— Вот тебе княжеские очи! Ты, поди, думал — зачем глупый сыщик с тобой в Яскино потащился? Ага-а… Больно нужны мне были два дохлых московских вояки! А я нюхом чувствовал… чувствовал, что ты мне колокола отливаешь: послал князь московский своих любимых дружинников найти, ах, ах, он жить без них не может. Вот что тебе нужно было!