Читать книгу "Рецепт одной войны - Павел Верещагин"

– Да?

– Да. Но это вряд ли. С чего им паниковать?

Жюли сидела в самом углу, прямо на каменном полу, и не чувствовала холода. Ее связанные руки кольцом обхватывали голени, подбородок лежал на коленях. Уже третий час она сидела, не меняя позы, и, казалось, мало интересовалась тем, что творилось вокруг нее.

Сказать по правде, Жюли плохо понимала, что с ней происходит. Точнее, так: казалось, что все это происходит не с ней, а с кем-то другим. Как будто какая-то другая рыжеватая девчонка, внешне на нее похожая, сидела связанная на площадке башни блаженной Маргариты, за ней приглядывали Курт и Вайс, вокруг суетилась полиция. А сама Жюли с любопытством наблюдала за всем происходящим со стороны.

В ту самую минуту, когда они с Куртом поднялись по металлической лестнице, спиралью обвивающей башню, и Жюли увидела поджидавшую их Доротею с армейским карабином в руках, двух заложников и Вайса… В ту самую минуту, когда она поняла, что попала в ловушку, в голове у нее как будто что-то щелкнуло. На нее кричали, ее толкали, ей связывали руки и усаживали на пол к другим заложникам – но всё это было уже не с ней. Она даже не могла сказать, страшно ей или нет, мозг как будто отключился, отказываясь принимать то, что произошло.

Она слышала рев вертолетов, вой полицейских сирен, голос в мегафоне, слышала, как Доротея ведет с кем-то переговоры по телефону, но всё это как будто происходило где-то в отдалении, на заднем плане. Как в кино про войну – когда вспышки взрывов и выплески огня вдруг бледнеют, а грохот, стрельба, вопли, рев бомбардировщиков и свист пуль становятся тише – и в голове тяжело раненного героя остаются лишь картинки из далекого счастливого детства и тихая ангельская музыка.

Жюли думала о Жан-Жаке.

Полчаса назад она вдруг сделала грандиозное открытие: тогда, возле стадиона, с ней разговаривал не Жан-Жак. Да-да! Она по ошибке говорила с совершенно незнакомым мальчишкой, который по какой-то роковой случайности внешне очень напоминал ее возлюбленного. Почему она так решила? Да потому что ее Жан-Жак просто не мог быть таким равнодушным и говорить такие ужасные слова!

И как она раньше до этого не додумалась? Ведь это совершенно очевидно!

Там был кто-то другой. А настоящий Жан-Жак попал в руки врагов! Так же, как и она сейчас. Его захватили силой. Или заманили в ловушку – это, собственно, уже не имело значения… Его держат в заточении, быть может, связанным, с заклеенным скотчем ртом, – и, конечно же, это Доротея приказала схватить его. Жан-Жак ищет способ вырваться, он обязательно вырвется, но пока ему это не удалось. Иначе он уже был бы здесь и пришел к Жюли на помощь.

Настоящий Жан-Жак по-прежнему любит ее. Как иначе? Он не мог ее разлюбить. Потому что они – одно целое. Они вместе – навсегда. Его руки, глаза, губы – это всё ее! Просто с ним что-то случилось, а на стадионе вместо него оказался другой, абсолютно чужой мальчишка!

Жюли смотрела на бледное лицо Курта, на его плотно сжатые губы. И, странное дело, совсем на него не сердилась, даже, наоборот, жалела. «Ах, Курт, Курт! – думала она. – Ты же неплохой парень! Как же ты позволил так задурить себе голову? Зачем тебе всё это нужно? Зачем, зачем ты дал втянуть себя в эту историю… Ведь она не может закончиться ничем хорошим!»

Жюли помнила неприятный, резкий, каркающий голос Доротеи и ее ожесточенное лицо… Точнее, так: она пыталась вспомнить ее лицо, которое, конечно же, должно было быть ожесточенным, но это никак не удавалось. Вместо лица всё время мерещилось серое размытое пятно, зловеще дрожащее марево.

Жюли не испытывала к захватчикам ненависти. Она знала – это враги! Это жестокие люди, которые не остановятся ни перед чем – такими их создала природа. Они взяли ее в плен, подчинили своей воле. Они строят на ее счет планы, им что-то от нее нужно. Но ненависти почему-то не испытывала.

Она вдруг вспомнила про родителей. Даже представить страшно, что они сейчас переживают! Они, наверное, уже там, внизу, где-то за полицейским кордоном, не пропускающим к башне посторонних. Бедные, бедные! Что будет с мамой? И как переживет всё это папа? Как она могла попасть в такую ужасную беду? Как она могла довериться Курту после всего, что он с ней сделал?

И тут Жюли почувствовала, что всё это, всё, что с ней происходит, смутно напоминает ей что-то, что уже было в истории. Что? Что именно? Ну конечно – блаженная Маргарита, много веков назад! Ведь с Маргаритой всё происходило почти так же, как с Жюли! Она так же стояла на башне, на этой самой площадке, ее любимый тоже был далеко, где-то рядом торжествовали враги, а главный враг притаился в каземате внутри башни. Когда-то – герцог Альфонсо. А теперь – Доротея. Главный враг, который украл ее счастье и отобрал у нее Жан-Жака, который лишил ее свободы, который теперь пытается подчинить ее своей воле… Враг, перечеркнувший всю ее жизнь. Что еще он хочет от Жюли? Что еще ему от Жюли нужно?

Доротея ничего не получит! Да, ей удалось подчинить своей воле тело Жюли. Но свободный дух Жюли ей не подчинить никогда!

Жюли почувствовала, как кто-то толкает ее в плечо. Это был Курт, его губы шевелились, он что-то говорил. Жюли не поняла слов, и он жестами показал – вставай, пора идти! Ну да, они договорились. Власти пошли на выполнение требований. У подножия башни ждет микроавтобус с включенным двигателем. На ближайшем аэродроме экипаж приготовился по команде занять места в кабине снаряженного самолета.

Доротея поднялась наконец на открытое пространство, и сразу же у нее на груди и на лбу заплясали две, нет, три оранжевые точки оптических прицелов.

– Не вздумайте стрелять! – крикнула Доротея, поднимая руку над головой. – У меня в кулаке граната с выдернутой чекой!

Они двинулись цепочкой: впереди Курт, за ним заложники, потом Вайс. Замыкала шествие Доротея. На площадке было очень ветрено – винты двух вертолетов закручивали воздух и рвали его на части.

Курт уже ступил на лестницу и начал спускаться по ступенькам, когда один из вертолетов, меняя позицию, накренился и сместился вправо. Луч прожектора резанул по глазам, еще раз, Доротея прикрыла глаза ладонью, на несколько мгновений ослепла и потеряла ориентацию. Этого было достаточно: Жюли метнулась к краю площадки, вскочила на лафет, оттуда – на ствол пушки, затем на каменное ограждение и шагнула к краю.

Она стояла на краю и думала о Жан-Жаке. Не о том глупом мальчишке в футбольных бутсах, с которым разговаривала возле стадиона. Она думала о своем Жан-Жаке – нежном, внимательном, влюбленном. Всё хорошо, любимый! Всё идет как надо. Мы с тобой скоро встретимся, скоро мы вновь найдем друг друга. И уже не расстанемся никогда…

Жюли закрыла глаза и шагнула вперед. Туда, где на тридцатиметровой глубине, среди острых камней, журчали воды бегущей Реки.

И она не разбилась. Нет! В тот момент, когда Жюли шагнула с парапета вниз, налетел порыв ветра необычайной силы, подхватил ее и понес… Когда всё уже было позади, бригады департамента по чрезвычайным ситуациям несколько дней обыскивали местность вокруг башни, прочесывали окрестности, изучали дно Реки, но им не удалось найти тело Жюли или каких-нибудь его следов. Она не разбилась. Порыв ветра унес ее прочь из наших мест – далеко-далеко, туда, где ее ждал нетерпеливый влюбленный Жан-Жак.