Читать книгу "Загадка для благородной девицы - Анастасия Логинова"

– Вы так уверены в нем? – прищурился Ильицкий. – Защищаете его? Так зачем же подарили Миллера вашей подруге, раз он так хорош? Он, конечно, небогат, да и с Лизой у него отношения странные, но, право… – он гадко усмехнулся, – вы не в том положении, чтобы еще и выбирать. Неужто забыли, что, не найди вы себе жениха, вам одна судьба – быть нянькой у каких-нибудь избалованных детей!

– Гувернанткой, Евгений Иванович, – поправила я негромко. Понимая, что он абсолютно прав. – По окончании Смольного я стану гувернанткой.

– Не сомневаюсь, вы мечтали об этом всю жизнь, – едко отозвался он.

А после подошел ко мне, широкими плечами загородив трепетное пламя свечи. Наклонил голову, сосредоточенно глядя в мои глаза. Не улыбался больше. От страха у меня обмерла душа – но отойти я себе не позволила. Не хотела отходить. Хотела, чтобы он случайно или нет коснулся моей руки. Хотела, чтобы кожу мою снова опалило жаром – как тогда, в ведьминой избушке среди леса. Хотела, чтобы он взял мое лицо в ладони и поцеловал.

И когда он в самом деле сделал это – почувствовала, что вот-вот сойду с ума от той невероятной нежности и теплоты, которая была в каждом осторожном прикосновении его губ к моим. Откуда в нем это – столько нежности? Неужто была всегда, а я не замечала? Как я была глупа, что не замечала.

«Так вот какой ты на самом деле, Евгений Ильицкий? – думала я, несмело отвечая на бережные его поцелуи. – Так зачем притворяешься? Зачем твои слова так сильно расходятся с делом?»

Он отстранился первым, покуда я еще тянулась к его губам. Придержал меня, совсем потерявшую голову, за плечи, и несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза. Видимо потому, что разговаривать мирно так и не научились, а спорить сейчас было как будто не о чем.

Но молчать оказалось еще более неловко.

– Больно? – я легонько коснулась пальцем ранки на его рассеченной губе.

– Терпимо.

А потом все кончилось – столь же внезапно, как и началось.

– Ты еще глупее, чем я думал, раз у тебя хватило ума в меня влюбиться, – сказал мне Ильицкий и искривил в усмешке губы. – Из всех мужчин в уезде ты выбрала самую неподходящую кандидатуру, чтобы избежать своего гувернанства. – За плечи он притянул меня ближе и, наклонившись к самому уху, произнес: – ты же понимаешь, маленькая неразумная француженка, что я наиграюсь с тобой уже через месяц, а через два забуду, как тебя зовут.

– О, ты мне даешь целый месяц? Право, я польщена… – я обрела возможность думать трезво и теперь лишь освободилась от его рук. – Вот только француженкой меня больше звать не надо – у меня от француженки не осталось ничего, кроме скверного акцента. Я чувствую себя сейчас типичнейшей русской бабой, в самом дурном значении этого слова. Лишь эти самоотверженные женщины могут влюбляться в выпивох, хамов и конченых мерзавцев, которые ногтя их не стоят.

– Мерзавец? – он задрал брови, будто и в самом деле был уязвлен. – Так вот, кем ты меня считаешь?

– А ты сделал что-то, чтобы я тебя таковым не считала?

– И все-таки ты пришла ко мне – сама. Верно, чтоб закрепить мое амплуа мерзавца? – он глухо рассмеялся.

В этот раз я и моргнуть не успела, когда он совершенно бессовестно обвил руками мою талию и вплотную притянул к себе. А когда до меня дошел весь смысл происходящего – взбесилась. Даже руки ему оцарапала в яростной попытке вырваться. Вырвалась – не очень-то меня и держали.

– Что ж, досталось мне сегодня по полной! – Ильицкий веселился, глядя на длинную царапину на тыльной стороне ладони. Веселился – а потом увидел в моих глазах слезы и тотчас пошел на попятную: – Лида, Лида, что ты, ну прости…

– Иди к черту! – выругалась я впервые в жизни – и надо же было так случиться, что сделала это по-русски. – Я пришла сюда, потому что, видимо, круглая дура!

Я с силой оттолкнула его руку и, больше не слушая, бросилась за дверь.

Снаружи никого не было, слава богу. Теперь я мечтала как можно скорее оказаться в своей комнате да ругала себя самыми скверными словами, которые знала. И еще мне было очень обидно. Хотя, это же Ильицкий – чего я, право, ждала? Стихов при луне? Пения куплетов под гитару?

Я уже подошла к спальне и взялась за ручку, когда замерла в недоумении: князь Михаил Орлов закрывал за собою дверь апартаментов Лизаветы, соседствующих с моими. Он именно что выходил оттуда – сомнений быть не могло.

В подтверждение моих мыслей князь густо покраснел:

– Я… я… Лизавета Тихоновна погадала мне на картах, – он часто заморгал, наклонил голову и почти бегом ушел по коридору.

Впрочем, у меня нет причин дурно думать о Михаиле Александровиче – разумеется, он мог зайти к этой женщине лишь для гадания. Наверное… Постояв еще немного, я неожиданно для себя самой подошла к дверм Эйвазовой и повернула ручку.

– Добрый вечер, Лида, вы разве не спите еще? – спросила та самым обыденным тоном.

– Добрый вечер… – отозвалась я, сама поражаясь тому, какой потухший у меня голос. – Вы можете мне погадать?

Лизавета сидела за тем же столиком, где я видела ее, в первый раз войдя в эту комнату, тасовала карты и была окутана туманом из ароматов лесных трав. Она была причесана и, по всему видно, что еще не собиралась ложиться.

– У вас появились вопросы, на которые вы не можете найти ответы самостоятельно? – улыбнулась она краем рта, очевидно припомнив, как неделю назад сама предлагала мне гадание, а я с бравадой отказывалась.

Наверное, тогда я выглядела смешной и самонадеянной.

– Что-то вроде того… – я подумала, что все же зря вошла сюда, но бежать было поздно.

Да и Лизавета не горела желанием со мной разговаривать:

– Увы, гадать нужно на рассвете, – развела она руками. – Приходите утром, Лида.

– Но князю ведь вы гадали?

– Князю нужно было не столько услышать мое предсказание, сколько поговорить. Бедный мальчик, мне жаль его.

– Так, может, и мне нужно поговорить, – уже уверенней я прошла в комнату и села напротив Лизаветы, цепко глядя в ее глаза.

– Хорошо, – сдалась та. – На что же вам погадать? На любовь?

Она скептически изогнула бровь.

– Допустим.

– А здесь и карты не нужны: интересующий вас человек вас не любит. Неужели вам это не понятно?

– Думаете, вас он любит?! – вспыхнула я так резко, что сама же устыдилась.

Она же усмехнулась моему выпаду:

– Он добр ко мне и жалеет меня. А жалость – искренняя, идущая от сердца – по сути, уже и есть любовь. Запомните на будущее, Лида, хотите понравиться мужчине – дайте ему возможность пожалеть и защитить вас. Вы же не только даете всем вокруг понять, что в защите не нуждаетесь, но и нападаете сами. Соперничать с мужчинами – ну и глупость, право. Может, это и весело, конечно, но лишь на первых порах. Он, к счастью, это понимает, потому никогда с вами не останется.