Читать книгу "Сладкая горечь - Стефани Данлер"

Я не смогла снова потеряться в прикосновениях. Я и так зашла слишком далеко, но… Кромка зубов и легкий как перышко язык, такой податливый… Опустив голову, я велела водителю свернуть в первый же съезд. Он, не отрываясь, следил за нами в зеркальце заднего вида.

– У тебя чудесные губы, – сказала я, вытягивая изо рта несколько прядей ее волос. Она не открыла глаз.

– Твои тоже недурны.

Водитель слишком резко повернул, и ее голова мотнулась и ударилась о стекло с противоположной стороны. Остаток дороги она тихонько поскуливала. На лестнице я была с ней терпелива. Я не сумела заставить ее почистить зубы. Заняв всю кровать, она заснула еще прежде, чем я почистила свои, ее черные волосы разметались паучьими лапками по моей подушке. Ну и кто же тут как дома?

II

Во сне я слышала дождь, слышала, как едут машины, – с таким шорохом ножницы режут бумагу. У меня был выходной. Проснулась я, задыхаясь, батарея жарила на полную мощность. Из чьего-то открытого окна неслась Эдит Пиаф. Чересчур громко. Пение просачивалось сквозь дождь, сквозь клаустрофобичное небо и врывалось в мое распахнутое окно. Оно ударило меня в грудь, в то самое место, куда метила старушка Эдит. Я не могла пожелать себе иной жизни.

Сегодня они оба работали, их первая по возвращении смена. Его начиналась в три, хотя я предположила, что придет он ближе к половине четвертого. Я не могла найти рациональной причины заявиться на работу так рано, но впервые за несколько недель мне было спокойно, бессмысленно пьяные ночи их отсутствия остались позади.

Я мастурбировала, воображая, как он лежит на мне, лишает меня воздуха, и всякий раз, когда я вот-вот готова была кончить, он брал в ладони мое лицо и говорил: «Будь внимательна». После мое собственное тело показалось мне мешком с песком, и я снова заснула.

Когда я, наконец, выбралась из кровати, большинство магазинов уже закрывалось. По скользкому тротуару я добежала по Бедфорд до магазинчика с винтажной одеждой. Я купила первую же, какую примерила – продавщица с первого взгляда идеально подобрала мой размер. Она была совсем не ношеная – куртка-бомбер из черной кожи. Увидев себя в ней, я подумала, что хотела бы подружиться с такой девушкой. Когда от ветра с реки капли посыпались с веток, я застегнула молнию до горла. Клянусь, прохожие на улице смотрели на меня иначе.

Кто бы знал, что зима время овощей? А Шеф знал. Никакой аспарагус не везли из Перу, никаких авокадо – из Мексики, никаких баклажанов – из Азии. Я-то считала, это будет сезон корнеплодов и лука, но нет, это был сезон листовых салатов. У Шефа имелись свои поставщики, имена которых он хранил в тайне. Скотт шел по утрам через ресторан с немаркированными коричневыми бумажными пакетами, иногда – с ящиками.

Скотт мне объяснил, что с первыми холодами разные сорта цикория становятся светлее. В их естественной горечи появится сладость. Я едва могла уследить, столько их было разных. Курчавые ласточкины гнезда фризе словно бы принадлежали иному биологическому виду, нежели золотистые шары радиччьо или побелевшие рожки эндивия. Объединяла их всех лишь жгучесть – про себя я считала их салатом, который, если его укусить, обожжет тебя в ответ. Скотт со мной согласился. Он сказал, со всеми видами цикориевых надо обращаться потверже: сдобрить яйцами, анчоусами и сливками, полить лимонным соком.

– Не доверяй цикорий французам, – сказал Скотт. – Итальянцы знают, как дать еде раздышаться.

Я помогала ему мыть салат-фризе, руки у меня так замерзли от холодной воды, что плохо слушались. Мойка для салата была агрегатом почти с меня размером и работала по принципу стиральной машины. Скотт разрешил мне сидеть на ней, пока она крутилась и подпрыгивала. Я была почти уверена, что у нас с ним что-то было, но он как будто не стремился к продолжению. Моя гордость была уязвлена, но я испытала большое облегчение, что могу просто дружить с мужчиной. Я знала, что он встречается с барменшей из Уильямсбурга, что у него как раз что-то не сложилось с одной из хостес и что он положил глаз на новую азиатку из кондитерского цеха.

– А этот какой?

– Этот самый лучший.

Он оторвал и отложил в сторону чуть пожухшие темные внешние листья и протянул мне внутренний листок. Я зачерпнула им тапенада из оливок.

– Эскариоль, – пояснил он.

– А те внешние листья?

– В суп пойдут. Вот увидишь.

Рассеянное и одновременно настороженное выражение его лица, с которым он проверял, готово ли все за барной стойкой.

Красные губы Симоны.

Она как будто удивилась, что меня видит, когда я вбежала на «семейный». Я порывисто ее обняла. Мне хотелось крикнуть: «Я по тебе скучала!» Но я сказала только:

– Привет.

– Здравствуй, маленькая, – произнесла она это сдержанно, но со скрытым удовлетворением. Я его почувствовала. Она тоже по мне скучала. – Ты отбилась, пока меня не было?

– Ох, Симона, это было ужасно, нашествие дрозофил, и Зоя не хотела меня слушать, и все жутко напивались.

– Бурая пища, зимняя пища, крестьянская пища, – сказала она, рассматривая суп.

Она взяла всего одну тарелку, и я поняла, что Джейк не придет. Я наблюдала за ней так, словно ей известно нечто большее, чем график.

– Суп, приготовленный из разного горького, и сумма всегда больше слагаемых.

– Да, как скажешь, – откликнулась я.

Белая фасоль, эскариоль, куриный бульон, процеженный несколько раз, пока не станет бархатистым, кусочки поджаренных колбасок… Я едва не подпрыгивала от радости. Я вернулась за добавкой, потом за второй.

Я начала испытывать панический страх перед стоками и сливами. Я старалась не смотреть на них у посудомоечных машин, отводила глаза в собственной ванной, мне даже трубы видеть не хотелось. Мне чудилось, стоит посмотреть, и я увижу щели, через которые, миновав водяной затвор, на поверхность выползут обитатели подземного мира и примутся размножаться.

Вне работы поймать Ариэль было непросто. У нее была огромная сеть друзей и знакомых в городе, которая простиралась за пределы ресторана – вероятно, потому что она училась в Нью-Йоркском университете, а закончив, так и не уехала. Я часто спрашивала ее про учебу, пытаясь представить себе нью-йоркских студентов, но всегда спотыкалась о мысль: погодите-ка, куда они деваются, когда занятиям конец?

Когда она обронила, мол, возможно, когда-нибудь возьмет меня с собой на концерт, я не слишком надеялась. Когда она спросила, хочу ли я пойти в ближайший четверг, я не дала воли радости.

Но я очутилась в бывшем офисном здании где-то за 14-й, фасад у него был такой унылый, что ничего интересного я уже не ждала. Нас с Ариэль обдавало волнами зеленого и красного света, пока мы пробирались в подвал, где ударные сыпали мелкой дробью, где перекатывались, натыкаясь на стены, эхо и его отражения. По сцене выхаживал потасканного вида мужичок, втягивал в себя дорожки кокса с пластинки, которую подносила ему, держа высоко, как сервировочную тарелку, юркая девчушка. Всякий раз, слыша электронную музыку, я представляла себе человека, сидящего один на один с компьютером. А сейчас увидела перед собой группу живую: музыканты взаимодействовали со слушателями и друг с другом. После медленного вступления песня хлынула приливной волной.