Читать книгу "Меч сквозь столетия. Искусство владения оружием - Альфред Хаттон"

— Уважаемый, у нас есть с вами повод для ссоры, но это не может удержать меня от любезных моему сердцу прогулок, а завтра я собираюсь погулять в таком-то парке.

На следующий день выходило так, что оба случайно оказывались прогуливающимися в одном и том же месте в одно и то же время, и частенько до дома в тот день добирался только один из двоих. Такие «случайные встречи» получили название «ранконтр».

Колишемард

Эти «подпольные» встречи снова породили простор для обмана и мошенничества: кто приходил на бой в кольчуге под одеждой, кто с нюхательным табаком в кармане, чтобы в нужный момент бросить его в глаза ничего не подозревающему противнику, кто мог просто отвлечь внимание противника разговором или криком и проткнуть его. Учитывая, что поединки проводились без свидетелей, подобные злодеяния можно было совершать, не особенно опасаясь разоблачения. А в те дни много пили и много играли, и эти две причины часто приводили к обнажению легких, элегантных малых шпаг. Однако часто бывало так, что более рассудительный участник ссоры не собирался брать на душу грех убийства, и в этом мастера фехтования готовы были ему помочь. Они разработали серии движений для обезоруживания противника, чтобы таким образом его можно было обезвредить, не убивая. Большой вклад в их разработку внес Жерар, а до совершенства довел в 1763 году знаменитый Анджело.

Манеры благородных господ начала XVIII века все так же оставляли желать лучшего, но вот форма их оружия претерпела изменения. Клинки с плоским и ромбовидным сечением исчезли, а место их заняли трехгранные, что позволило выиграть, с одной стороны, в жесткости, а с другой — в легкости оружия. Примерно той же длины, что и распространенная прежде шпага, новомодное оружие имело очень широкий клинок в близкой к эфесу части, возможно, для увеличения силы защитных действий, поскольку в то время использовались только «простые» парирования; клинок оставался широким первые дюймов восемь, а затем внезапно сужался. Этот вид малой шпаги получил название колишемард; популярность его держалась до начала второй половины века, и это было серьезное оружие.

«Король умер — да здравствует король!»

Великий монарх, «король-солнце» шел к своему закату. Военная слава, которой он так гордился, улетучилась, армии его были разбиты, а сам он, старый и дряхлый, готовился отдать природе тот долг, который является уделом каждого, будь то король или простолюдин. «Король умер — да здравствует король!» Но кому теперь предстоит принять бразды правления, выпавшие из некогда властной руки? Маленькому ребенку! А кто главный наставник этого мальчика? Кто правит королевством от его имени? Филипп Орлеанский, которого король, по словам Кампиньеля, называл «fanfaron des vices» [46]. Это был человек, который столь гордился своими драками, что хвастал о них направо и налево, а если истории, изложенные в мемуарах шевалье де Раванна, хотя бы частью верны, то хвастать ему было чем.

Кампиньель утверждает, что к началу эпохи Филиппа Орлеанского души людей были измучены деспотизмом. Они устали от напряжения, были по горло сыты королевским великолепием и славой и не хотели ничего, кроме полного расслабления и всевозможных удовольствий. Дурному примеру Филиппа стал следовать весь двор, а сам он вел себя в полном соответствии с вышеприведенной характеристикой. Учтивость и галантность, свойственная предыдущему режиму, сменилась циничным дебоширством; блудливость не считалась более поводом для скандала, а стала будничным явлением — плохая репутация становилась предметом гордости как мужчин, так и женщин, и краснели они только тогда, когда совершали что-нибудь благородное.

Разгильдяй по природе своей и сладострастник по образу жизни, регент жил удовольствиями одного дня, не думая о будущем. Он был лишь бледной тенью короля, временным хранителем верховной власти; какое ему было дело до того, что вся основа его могущества разваливается прямо у него в руках, пока у него была возможность демонстрировать свое величие? Он ничего не замечал до тех пор, пока это не мешало ему властвовать или наслаждаться жизнью. Так что в отношении дуэлей мы видим полное отсутствие каких-либо предубеждений против них и никаких усилий, подобных усилиям Людовика XIV. Неудивительно, что вскоре мания частных стычек стала почти такой же популярной, как и во времена Генриха Великого. Каждый день появлялись известия о том, что еще один молодой человек, а то и несколько убиты или покалечены, и ни одно известное семейство не жило в покое. Надо заметить, что законы против дуэлей никто не отменял; их просто перестали соблюдать, но время от времени, как мы увидим, о них все же вспоминали, правда, в поисках не правосудия, но мести.

История Бутона, банковского служащего

Герцогиня де Берри, дочь Филиппа Орлеанского, не отставала от отца. Она была не только принцессой, но и очень красивой женщиной, и при этом не менее доступной, чем большинство других дам, составлявших двор регента. Естественно, что у нее было множество поклонников, одному из которых, аббату д'Эди, она особенно благоволила. О принадлежности этого достойного сына божьего к церкви напоминали только одежда да пара монастырей, доходы от которых он тратил не только на благотворительные цели. Аббат был большим ценителем женских прелестей и не ограничивался герцогиней. Так, например, он частенько бывал в доме одной маленькой оперной певички и однажды вечером поссорился там с неким Бутоном, банковским служащим. Они разругались, выхватили свои колишемарды, и клерк, который позаботился, как оказалось, не только о том, чтобы носить с собой оружие, но и о том, чтобы научиться им владеть, после обмена парой ударов пробил аббату бедро, на день-два уложив его таким образом в постель. Герцогиня, прослышав о случившемся, позаботилась о том, чтобы милый ей священнослужитель сменил аббатство на мальтийский крест, поэтому нам он в дальнейшем известен как шевалье д'Эди. Сам же аббат, вне себя от ревности к оперной певице, принялся преследовать своего соперника, да так упорно, что они успели подраться еще четыре или пять раз, и все неудачно для бывшего аббата, пока герцогиня, опасаясь за безопасность своего любовника, не сообщила о происходящем коннетаблю. Был созван суд, состоящий из маршалов Франции, каковой только и мог разрешать вопросы чести; однако юрисдикция этого суда распространялась только на тех, кто по праву рождения был наделен привилегией носить шпагу, то есть на дворян и людей благородного происхождения, которые обращались к членам суда «милорды»; со стороны персоны низшего ранга, само существование которого на этой земле не должно было волновать маршалов, такое обращение воспринималось как оскорбление.

Обоих участников ссоры привели к суду, и какой же гнев охватил председателя суда маршала де Шамильи, когда ему сообщили, что один из присутствующих — не благородного происхождения.

— Какого черта он тогда делает здесь? — вскричал маршал. — Какого черта он называет нас «милорды»? Таким, как ты, я не «милорд»! Ты… Ты насмехаешься над маршалами Франции! И у тебя хватило немыслимой наглости заявить, что тебя зовут Бутон?